Рассказ сторожа музея: переквалификация

Рассказ сторожа музея: переквалификация

[начало]

Какие, Серег, нафик вопросы? Тут не только вся группа с раскрытым ртом стояла, даже я чуть рот не открыл, услышав столько волнующих подробностей. Все-таки, нельзя Карячкину по трезваку работать. В поддавшем состоянии, если не перепьет, он экскурсию ведет - как по маслу: "А теперь друзья взгляните вон вправо на эту фигуру которая так и пышет спокойствием и умиротворенностью пройдемте дальше взгляните вон на ту амфору которая так и пышет спокойствием и умиротворенностью пройдите немного влево и взгляните на эту картину которая так и пышет спокойствием и умиротворенностью…". А тут… Целую лекцию прочитал. Итальянцы, конечно, в шоке. Еще бы, у них там среднее образование – очень паршивое. Ладно еще, что Ленина не читали, так они и в своей собственной истории – ни бум-бум. Так что Карячкин их уел, конечно. Тут один итальянец, зараза, вытаскивает фляжку и говорит Карячкину, мол, не хотите ли вы в знак признательности за такую познавательную информацию глотнуть нашего национального итальянского напитка – граппы. Карячкин как фляжку увидел, так у него глаза как маяки разгорелись. Говорит, зараза, что вообще-то он на работе не употребляет, но раз от души и для взаимопонимания между нашими великими народами – почему бы не глотнуть пару бульков за здоровье Микеланджело Антониони. Ну, думаю, началось. Карячкин к флижке присосался как пиявка, итальянец даже "мамма миа" сказать не успел, а фляжка оказалось пустая и со сплющенными боками от могучего присоса Карячкина. Экскурсовод еще раз поблагодарил туриста и стал продолжать расхваливать мою фигуру.
- Взгляните, - орал поддавший Карячкин, - на эту стройную фигуру древнего воина. По ней мы в полной мере можем судить – насколько в те времена была развита физкультура и спортивные культурные мероприятия! Древние римляне, как мы помним, даже вино водой разбавляли во имя физической крепости организма, хотя лично я за это просто руки бы вырывал с корнем. Кстати, один такой факт имел место в истории! Жил, да был один очень небедный патриций. У него был прекрасное хозяйство, много этих, как их, тетрадрахм и огромный дом, где он проживал со своей престарелой матрицией и любимой гетерой, которую звали Венера. Патриций, между нами, мужики, говоря, был совсем не дурак засандалить кувшин-другой после завтрака, перед обедом, после обеда и так до окончания традиционной оргии. Больше всего он любил знаменитое милосское вино, которое доставляло ему наиболее приятное опьянение. Все было бы хорошо, но гетера Венера была страшно недовольна обильными возлияниями своего спонсора, потому что он, к тому времени, когда пора было отправляться в постель, находился в совершенно свинском состоянии и был абсолютно не в состоянии порадовать Венеру хоть сколько-нибудь значительными плотскими утехами. Юная девушка от этого страдала и покрывалась прыщами, что значительно обесценивало ее как профессионалку. Однажды у Венеры родилась (как я считаю – дурацкая) мысль: разбавить вино водой, чтобы патриций к окончанию симпозиума находился хоть немного в приподнятом настроении и состоянии. Приносит эта гетера-сексуалка кувшин своему патрицию, тот залпом выпивает половину содержимому сосуда, на мгновенье застывает с выпученными глазами, а потом – раз, и отрывает Венере обе руки, находясь в явном состоянии аффекта от подобного кощунства. Вот такая печальная история. Впрочем, Венера не растерялась, прибежала к местному скульптору и попросила запечатлеть ее состояние, чтобы потом обратиться в поликлинику и получить справку об измывательстве. Древний ваятель ее запечатлел и получилось настолько хорошо, что изображение безрукой Венеры стало весьма популярно не только в Риме, но и в древней Иудее. О дальнейшей судьбе самой Венеры мы мало что знаем. Известно только, что она слупила с патриция много-много кабов голубиного помета в качестве компенсации за повреждение членам, научилась ногами рисовать и стрелять из пистолета, после чего долго и успешно выступала в местном цирке.

Вот такие дела, Серег. Короче, Карячкин поплыл со страшной силой, несет такую ахинею, что переводчица где переводит одно слово из десяти, а где просто молча улыбается кривой улыбкой. Главное, экскурсия идет уже почти час, а не двадцать минут, как мне было обещано. А чего я могу сделать? Карячкин надеется, что после дополнительных сведений его снова угостят граппой, а я стою неподвижно уже из последних сил. Итальянцы тоже заскучали, потому что сфотографировали меня раз сто со всех сторон, а карячкинскую бредятину слушать у них уже просто сил никаких нет, тем более, что им его практически не переводят. Вдруг, смотрю – одна предприимчивая итальянка проскользнула за ограждение и направляется ко мне с хищно-исследовательским выражением на лице. Вот это номер! А Карячкин, гнида, ни на что внимания не обращает, а только упивается своим мерзким голосом. А мне, Серег, что делать? Я же – скульптура бессловесная и ничем не могу привлечь внимание экскурсовода. А эта зараза подходит и начинает изучать вблизи мою мужественную, крашеную фигуру. Я, Серег, аж весь напрягся, но вида не подаю. Сначала эта зараза потыкала пальцем в ляжку на ноге и несколько удивилась теплоте старого мрамора. Потом попыталась вырвать у меня меч из рук. Представляешь? Я, конечно, держу крепко, но в голове уже зреют мрачные предчувствия. И точно! Эта стерва берет и приподнимает мою древнеримскую юбочку. Она таким образом скульптуру изучает, сука. А под юбочкой, Серег, - беда! Ясное дело, что покрасить меня целиком я не дался, поэтому остался в своих любимых семейных трусах в цветочек. Итальянка трусы увидела, обалдела, открыла рот, чтобы заорать, тут я ее, Серег, щитом по голове и треснул за неуемное любопытство и оскорбление творения древнего ваятеля. Итальянка на пол – брык, я принял первоначальную позу и стою, полный достоинства и величия. Экскурсия, конечно, в шум, Карячкин очнулся от своего ораторского экстаза, в голове у него немедленно прокрутились суровые инструкции Калерии, совмещенные с угрозой немедленного увольнения, экскурсовод шустро бросился за ограждение к итальянке, поднял ее и начал бормотать, что творение древнего ваятеля вблизи производит просто ударное впечатление, поэтому, дескать, администрация и запрещает вплотную изучать эту скульптуру. Вытащил он ее за ограждение, потребовал еще граппы, набрал в рот и стал брызгать поверженной туристке в лицо, не забывая себя подбодрить глоточком-другим. Итальянка очнулась и стала долго вспоминать – что с ней такое приключилось, но видимо, Серег, я ее хорошо приложил, потому что она только глаза бессмысленно таращит и ничего вспомнить не может.
В общем, все окончилось благополучно. Карячкин быстро увел испуганную делегацию, меня отнесли к Калерии и там всем трудовым женским коллективом запасника отмыли мое исстрадавшееся тело. Калерия меня, как и обещала, устроила также на полставки ночным администратором, так что теперь в мои обязанности входят ответы по телефону. Вон он, в углу стоит. Серег! Ты куда? По телефону позвонить? Ну звони, Серег, звони. На что еще телефон, как не для того, чтобы звонить? Чего? Ну ты, Серег, даешь. Остроумец. Срочно пришлите, говорит, наряд омона, чтобы они нам еще закуски притащили. Правильно Серег, разыграй народ, а то ночью чего-то совсем скучновато. Ты номер от балды набирал или знакомому какому-то звонил? Что? Ты по 02 позвонил? Серег! Ты, это, как его… Короче, Серег, я тебе больше не наливаю. Побежали в древний саркофаг прятаться, а то повяжут нас со страшной силой.

***