Кеша

(грустная повесть)

[скачать в электронном формате FB2, EPUB, MOBI]

Сергей Петрович был невысоким лысоватым мужчиной мало чем примечательной внешности. Добродушный, неконфликтный,совершенно неамбициозный — он почти всю жизнь проработал в проектном институте: тот имел большую значимость при Советском Союзе, во времена перестройки, как и почти все аналогичные институты, начал разваливаться, но их отдел все-таки выжил — благодаря новому молодому и энергичному начальнику, умевшему находить неплохие заказы.

В советские времена Сергей Петрович по работе продвигался очень медленно: он и сам не стремился к руководящим должностям, да и начальство ценило в Сергее Петровиче прежде всего безотказность и усидчивость, так что должность начальника отдела ему не светила.

Наступление пенсионного возраста Сергей Петрович встретил с замиранием сердца и на шуточные поздравления коллег реагировал несколько нервно: он очень боялся, что его отправят на пенсию, потому что совершенно не представлял, чем ему на этой пенсии заняться.

Он привык к своей работе, ему нравилось сидеть за чертежами, он любил их небольшой коллектив, где почти все были солидных возрастов и за долгие годы совместной работы так притерлись друг к другу, что у них давно уже не было никаких конфликтов и интриг, и эту комфортную обстановку Сергей Петрович очень любил.

Он проработал в этом отделе еще несколько лет, однако с наступлением очередного кризиса заказов резко поубавилось, энергичный начальник в поисках новых вариантов увлекся каким-то сторонним бизнесом, ну и в результате Сергей Петрович, проскучав несколько месяцев за пустым столом и подсчитав, что получаемая нынешняя зарплата «только на поддержание штанов», как говорил начальник, мало чем отличается от ожидаемой пенсии, на эту пенсию все-таки вышел, решив, что лучше там придумает для себя какое-нибудь занятие, чем будет просто так высиживать на работе.

В силу несколько депрессивной обстановки в отделе каких-то пышных проводов на пенсию Сергею Петровичу не делали, однако устроили трогательную вечеринку: дамы принесли собственноручно сделанные выпечку и салаты, мужчины обеспечили всякий немудреный алкоголь, в результате хорошо посидели и душевно пообщались, причем Сергей Петрович таки не выдержал и пустил слезу, когда осознал, что больше ему в этом помещении не работать и с этими людьми, скорее всего, не общаться.

Старт пенсии

Что делать на пенсии, Сергей Петрович решительно не знал. Как и полагается любому начинающему пенсионеру, он строил всякие радужные планы о том, что начнет писать картины, учить английский язык или заниматься авиамоделированием, но подкоркой мозга хорошо понимал, что у девяноста девяти целых и девяти десятых процента пенсионеров эти планы никогда не осуществляются.

Впрочем, сильно заскучать или распуститься Сергею Петровичу не дала его супруга, Софья Павловна, которая давно вышла на пенсию, перед этим проработав всю жизнь учительницей русского языка в средней школе.

Софья Павловна была старше Сергея Петровича на несколько лет, характер имела суровый и волевой, так что в семье совершенно однозначно играла первую скрипку. Более того, у Сергея Петровича тут даже совещательного голоса не было, потому что всегда и во всем именно Софья Павловна определяла, что и как будет происходить: какие обои поклеить, куда поехать в отпуск, на что потратить деньги, сколько отложить, когда пришла пора заменить Сергею Петровичу ботинки — и так далее.

В их небольшой, но трехкомнатной кооперативной квартирке в панельной девятиэтажке царила идеальная чистота. Софья Павловна была маниакальной чистюлей, и Сергею Петровичу, который всегда был немного рассеян и неряшлив, стоило больших трудов все делать так, чтобы не вызвать выговора или окрика со стороны супруги, которую он уважал и побаивался.

По этой причине он много лет назад бросил курить: супругу сначала раздражало то, что на кухне, где Сергею Петровичу поначалу разрешалось курить, вокруг пепельницы все время появлялся пепел, а потом, когда его изгнали на лестницу, Софью Павловну все время раздражала банка с окурками, которую она требовала вытряхивать после каждого похода на лестницу, а Сергей Петрович это забывал делать.

Так что во имя мира и согласия в семье Сергею Петровичу пришлось завязать с курением. С алкоголем он вообще был на «вы»: Софья Павловна алкоголь резко не одобряла, так что Сергею Петровичу максимум что позволялось — это пара рюмок коньяка по большим праздникам, так что обычно бутылки коньяка ему хватало на год, не меньше.

Во имя требований безукоризненной чистоты ему даже пришлось пойти и на некоторое унижение своего мужского достоинства: перфекционизм супруги в плане чистоты с каждым годом прогрессировал и как-то в очередной момент она категорически потребовала от Сергея Петровича справлять малую нужду сидя на унитазе — мол, стоя все равно разбрызгивается, а она не может после каждого похода мужа в туалет нестись туда с тряпкой и ведром с мыльной водой.

Вот тут Сергей Петрович сразу не сдался. Поначалу он гневно отверг это непристойное, на его взгляд, требование, да и вообще — был возмущен таким открытым обсуждением столь интимной темы. Распалившись, он даже заявил, что всегда писает не на стены унитаза, а прямо в воду, а вода при падении в воду по сторонам не разбрызгивается, но Софья Павловна резко пресекла этот бунт на корабле, холодно предложив Сергею Петровичу после каждого процесса деуринации проводить ладонями по кафелю вокруг унитаза, а потом делиться с ней впечатлениями по поводу того, что же он там такого интересного обнаружил. А ты там обнаружишь немало интересного, зловеще пообещала Софья Павловна.

Перспектива водить ладонями по кафелю после каждого похода в сортир Сергею Петровичу показалась намного более унизительной, чем писать сидя, и он уступил настояниям жены, тем более что восседать на унитазе, чтобы просто отлить, оказалось вполне удобно и комфортно: можно древний календарь полистать, почитать о всяких исторических событиях, можно статейку в газете прочесть. В общем, есть чем заняться. Тем более — чего уж тут греха таить — с возрастом важный мужской орган под названием простата у Сергея Петровича, как и у массы других мужчин, заметно увеличился в размерах, так что процесс деуринации протекал медленно и очень задумчиво, периодически совершенно останавливаясь. И буквально на второй день после перехода на новую для себя систему Сергей Петрович осознал, что так значительно удобнее.

Когда Сергей Петрович вышел на пенсию, Софья Павловна, как заслуженный педагог, отлично понимала, что она просто обязана мужа чем-то занять. Чем-то ежедневным, размеренным, приносящим пользу семье. Главное, считала Софья Павловна, — это плановость и четкое следование расписанию. Но в планировании должно быть и определенное разнообразие, чтобы это не превратилось в рутину.

В первый же пенсионный день Сергея Петровича она провела с супругом серьезную беседу, во время которой выработала следующие требования. Первое — Сергей Петрович не должен по утрам залеживаться в постели, так как это приводит к деградации. В семь утра ему вставать, конечно, уже необязательно, однако в будни крайне желательно подниматься не позже восьми — это дисциплинирует. Суббота, воскресенье — пожалуйста, сказала она, можно отсыпаться до полдевятого. Но не позже.

Второе — никакой расхлябанности в одежде и внешнем виде. Никаких халатов до обеда, никакой взъерошенности (тут Сергей Петрович подумал, что у него, в общем-то, и нечему особо ерошиться-то), никакой небритости. До завтрака — умывание, после этого нормально одеться, как полагается мужчине в возрасте: брюки, рубашка. В холодное время — вязаная кофта. Но никаких треников, сурово сказала Софья Павловна.

Потом завтрак, после завтрака — душ, обязательное бритье. А можно, робко спросил Сергей Петрович, я брюки и рубашку буду одевать после душа и бритья? А то это же сначала одевайся, потом раздевайся, затем снова одевайся...

Во-первых, сурово сказала Софья Павловна, не «одевать», а «надевать». Детей одевают. На себя надевают. Во-вторых, заявила она, во всем должны быть порядок и дисциплина. Если на завтрак придешь в трениках, потом и после душа наденешь треники. Так что будь добр, дорогой, на завтрак приходить в нормальном виде.

Сергей Петрович спорить не стал, и жизнь его потекла своим чередом. В качестве ежедневных занятий Софья Павловна ожидаемо предложила ему посильное участие в доведении квартиры до идеального санитарного состояния. Ежедневную влажную уборку полов она ему не доверила, а вот протирать пыль на полках влажной тряпочкой — это отныне стало его обязанностью.

Раз в неделю протирка пыли приятно разнообразилась необходимостью по очереди вытаскивать с полок все книги, коих было порядка четырехсот, протирать полку внутри, после чего ставить книги обратно.

Два раза в неделю надо было пылесосить половички и диваны, раз в две недели протирать хрусталь, раз в месяц чистить столовое серебро — в общем, занятий хватало.

Софья Павловна обожала разгадывать кроссворды по литературным произведениям, которые печатались в одном еженедельнике, и Сергея Петровича к этому приучила, хотя его успехи в разгадывании были на порядок скромнее, чем у нее.

Также они смотрели по телевизору новости, передачи канала «Культура» и некоторые ток-шоу, каковые было интересно обсуждать во время обязательной ежедневной прогулки по парку, на которую они выходили, если позволяла погода. Впрочем, полноценным обсуждением это назвать было трудно, потому что здесь обычно Софья Павловна безапелляционно высказывала свое мнение, а Сергею Петровичу дозволялось или с этим мнением согласиться, или очень робко возразить, чтобы буквально через пять минут под воздействием дополнительных, еще более решительных доводов супруги тоже согласиться.

В своем подходе к занятости Сергея Петровича Софья Павловна, конечно, была совершенно права: он с удовольствием выполнял домашние поручения, увлекся просмотром культурных передач и ток-шоу, любил гулять по парку, казался полностью довольным своим пенсионным времяпрепровождением и не страдал никакой пенсионной депрессией.

Правильное питание

Единственная вещь, которая изрядно портила Сергею Петровичу существование в его новом пенсионном качестве, — это тяга Софьи Павловны к «здоровому питанию». Она и раньше увлекалась всякими новомодными течениями в диетологии, но до ее выхода на пенсию самого Сергея Петровича это как-то не касалось: ему дозволялось питаться тем, что ему нравится, а всякие экзотические подходы к еде и ее компонентам Софья Павловна практиковала исключительно на себе. Да и то у нее это проходило как-то без особого фанатизма, потому что нагрузка в школе была большая и на «здоровом питании», да еще и в непростые девяностые годы, было не выгрести.

Однако когда она вышла на пенсию и сама изрядно заскучала — тем более что муж в тот момент еще продолжал работать, — вот тут-то у нее этот самый фанатизм и начался. Ситуация с каждым днем становилась все более запущенной, и довольно скоро дошло до того, что и Сергея Петровича супруга стала активно вовлекать в диетологический процесс, в результате чего он был лишен права класть в чай две ложки сахара, со стола на кухне исчезла солонка и мясо на ужин у Сергея Петровича стало появляться не каждый день, потому что «Брэгг не велит».

Почему она увлеклась именно Брэггом, который сто лет назад как устарел и чьи представления, как давно выяснилось, далеко не во всем верны, Сергей Петрович не знал. Видимо, супруге как попалась именно эта книжка в руки, так она и стала ее первой и последней диетологической любовью. В результате все в доме стало подчинено Полю Брэггу, который, как гласила легенда, погиб, катаясь на серфе, то ли в сто, то ли в двести лет, и у него при вскрытии, как неоднократно рассказывала супругу Софья Павловна, обнаружили организм тридцатисемилетнего мужчины.

«Ты хочешь организм тридцатисемилетнего мужчины?» — властно спрашивала Софья Павловна своего супруга, тоскующего по курочке или уточке, и он, вздыхая, делал вид, что да, очень хочет. Но перед этим хотя бы крылышко укусить, хотя бы крылышко...

Впрочем, пока Сергей Петрович еще работал, все было намного проще. В институтской кафешке у него над душой никто не стоял, и он имел возможность питаться тем, чем хотел. А вечером за ужином можно было и перетерпеть, тем более что Брэгг, со всеми своими завихрениями, все-таки рекомендовал питаться натуральной пищей и против овощного салата, фруктов и горстки орехов Сергей Петрович, в общем, не возражал.

Но по выходе на пенсию Софья Павловна за него взялась всерьез и один раз даже посадила на супернизкокалорийное питание, мотивировав это тем, что голодания страшно полезны для организма и что во время голодания он, организм, отлично очищается.

В результате Сергей Петрович позавтракал малюсеньким кусочком хлеба, в обед съел одно яйцо и не съел полагающийся ему малюсенький кусочек постной говядины, потому что случайно сжег его на сковородке, разогревая, на ужин, скрежеща зубами, съел две морковки и одно яблочко, ну и на следующий день утром он просто не смог встать с кровати и очень этого испугался. У него была жуткая слабость, ноги почти не слушались, руки почти не слушались, голова кружилась. Это было следствием сильного понижения уровня сахара, чего Сергей Петрович не знал, но у него организм сам подсказал, что надо делать: Сергей Петрович буквально дополз до кухни, отрезал кусок белого хлеба, намазал его маслом, сверху густо посыпал сахаром-песком, начал торопливо жевать, ну и через пару минут это пугающее состояние у него прошло.

Однако все это настолько его испугало, что он категорически восстал против попыток супруги пичкать его этим чертовым Брэггом вместо привычной еды, и она, пораженная твердостью позиции супруга, которым обычно могла помыкать как хотела, отступила, и Сергей Петрович вернулся к нормальному режиму питания.

Смерть жены

Размеренное и спокойное пенсионерское существование прекратилось для Сергея Петровича в один момент, когда Софья Павловна во время прогулки как-то очень странно выдохнула, приложила правую руку к груди и осела прямо на дорожку. Он страшно испугался, дрожащими руками пытался по телефону вызвать скорую, но все никак не мог попасть в кнопки — хорошо еще, что в парке было немало людей и кто-то из них позвонил врачам.

Люди помогли посадить Софью Павловну на скамейку, стоящую рядом с дорожкой, скорая, как ни странно, приехала довольно быстро, и Софью Павловну отвезли в больницу.

Она там пролежала два дня, и Сергей Петрович уже думал, что жена скоро пойдет на поправку, как вдруг на третий день Сергею Петровичу позвонили из больницы и сообщили, что у жены ночью случился еще один сердечный приступ и она умерла.

Самое странное, что Сергей Петрович, услышав это страшное известие, почти ничего не почувствовал. Точнее, он почувствовал некоторое облегчение. Ему, конечно, чисто по-человечески было жалко супругу, с которой они вместе прожили несколько десятков лет и вырастили сына Андрея, но никакой любви там давно уже не было, а в отношениях Сергея Петровича с супругой превалировал некий страх Сергея Петровича чего-то сделать не так, чтобы получить суровый такой чисто учительский выговор.

Когда Сергей Петрович работал, они общались намного реже и ему это все не так давило на психику, а после того, как он вышел на пенсию, состояние легкой нервозности и определенного стресса его преследовало постоянно.

И сейчас, получив такое известие, Сергей Петрович почувствовал, что его впервые за последнее время, что называется, отпустило. «Я теперь могу делать что хочу, — мысленно сказал Сергей Петрович, и это его очень обрадовало. — Я даже, — подумал он, — сейчас могу пойти в туалет и отлить стоя! Я же вообще уже забыл, как это делается!»

Сергей Петрович решительно направился в туалет, бодрым шагом подошел к унитазу, поднял крышку с сидушкой и... Но тут до него дошло, что ему же это все и убирать, после чего Сергей Петрович вздохнул, опустил сидушку, привычно взгромоздился на унитаз и стал думать, что ему в ближайшее время необходимо сделать — ведь нужно организовать похороны.

Похороны получились довольно скромными. Прилетел их сын Андрей — он последний десяток лет жил с семьей в Соединенных Штатах. Пришел друг детства Андрея Петя, с которым семья Андрея общалась довольно часто — Петя как бы взял над ними шефство после отъезда Андрея. Также пришли несколько родственников и завуч из школы, в которой работала Софья Павловна. Из ее учеников не пришел никто: честно говоря, Софью Павловну в школе не особенно любили за сухость и резкость. Ну и еще пришла Викуся — старая подруга семьи, которую одинаково любили и Сергей Петрович, и Софья Павловна, которая, если честно, мало кого любила. Но Викуся была настолько светлым, веселым и жизнерадостным человеком, что, когда она приходила к ним в гости, квартира как будто бы дополнительно освещалась.

Похоронили Софью Павловну на Востряковском кладбище, на поминки поехали только близкие родственники, Петя и Викуся. Посидели, повспоминали, немного выпили. Вот и все.

Андрей и Людмилыч

Через день после похорон Андрей затеял с Сергеем Петровичем серьезный разговор.

— Пап, — сказал он, — а давай ты подумаешь над тем, чтобы переехать к нам в Штаты, а? Что ты тут будешь делать один? Ты же знаешь, у меня там хороший дом с участком, места — полно, у тебя будет большая отдельная комната с ванной. Там и климат намного лучше, и жить комфортнее. Опять-таки — мы рядом, внучки рядом. Подумай, а? Может, не сразу, не завтра, но через некоторое время, например.

— Андрюш, — растерянно ответил Сергей Петрович, — да как же это мне — да вдруг уехать в Штаты? Я же совершенно советский человек. Там же все чужое: язык чужой, люди чужие...

— Да какие же чужие? — удивился Андрей. — Ты же будешь с нами. Мы же не чужие. И мы дома говорим по-русски, чтобы девчонки язык не забывали. Будет все как здесь, только намного комфортнее. Чего тебе киснуть одному в этой небольшой квартирке?

— По тем временам, — обиделся Сергей Петрович, — это была не небольшая квартирка, а отличные трехкомнатные хоромы! Я, чтобы ее купить, в Ташкенте два года отпахал после землетрясения.

— Все правильно, — быстро ответил Андрей, — тогда это была прекрасная квартира, я не спорю. Но мир меняется, жизнь меняется. Это же панелька: в соседнем подъезде кто-то чихнет — здесь все слышно. И тетка эта полоумная с нижнего этажа, которая все время приходит и требует, чтобы ты не смел ночью в тапках ходить в туалет, потому что она заснуть не может, — ты же мне сам недавно жаловался.

— Да, недостатки есть, — согласился Сергей Петрович. — Но это не повод переезжать в другую страну. Вот если бы ты в доме жил где-нибудь в Подмосковье — это другое дело.

— Пап, я уже больше десяти лет живу в Нью-Джерси, — сказал Андрей, — при чем тут какое-то Подмосковье? На черта оно мне? Я просто не хочу, чтобы ты здесь оставался один. Чем ты тут будешь заниматься?

— Да много чем буду заниматься, — ответил Сергей Петрович. — Читать буду, гулять. Телевизор смотреть. Может, английский начну учить — чтобы фильмы на языке смотреть.

Андрей недоверчиво посмотрел на отца — видимо, у него были серьезные сомнения в том, что отец сумеет должным образом организовать свою жизнь в одиночестве.

— Кроме того, — добавил Сергей Петрович, вздохнув, — даже если и не брать все доводы против переезда в совершенно чужую страну, есть один самый простой довод: я туда просто не доберусь.

— Это как это? — удивился Андрей.

— У меня аэрофобия, — объяснил Сергей Петрович. — Причем не просто аэрофобия, а полная несовместимость с самолетом.

Андрей удивленно смотрел на отца. Он об этом услышал в первый раз, но понимал, что Сергей Петрович не шутит и не выдумывает — это было совершенно не в его манере.

— Пап, подожди, — сказал Андрей, — я же помню, ты как-то в Сочи в командировку летал, правильно?

— Правильно, — подтвердил Сергей Петрович, — первый и последний раз в жизни. Вот тогда-то все и выяснилось — я долетел еле живой.

— Да что случилось-то? — потрясенно спросил Андрей.

— Мне так плохо никогда не было, — признался Сергей Петрович. — Как начало трясти еще в момент разбега, так потом не отпускало до посадки. Я плохо что помню, помню только, что стюардессы бегали туда-сюда, совали под нос нашатырь, врач какой-то из пассажиров что-то там со мной пытался сделать — все бесполезно. Дикая паника, трясучка, весь в поту — в общем, это что-то жуткое. Меня скорая потом у трапа встречала, сразу в больницу повезли.

— А почему я об этом не знал? — спросил Андрей.

— Ну, ты еще маленький был, — пожал плечами Сергей Петрович, — чего тебе такие вещи рассказывать.

— Слушай, а точно, — вдруг вспомнил Андрей, — ты же тогда поездом из Сочи вернулся. Мама все тогда злилась, что билет на самолет пропал и ты покупал билет на поезд. Ты еще ехал долго — больше двух суток.

— Ну да, — ответил Сергей Петрович, — покупал самый дешевый билет на пассажирский поезд, а он тащился черт знает сколько. Ты же помнишь, денег тогда было в обрез.

— И что, — спросил Андрей, — врачи-то что сказали?

— Так и сказали — аэрофобия в острой форме.

— И что посоветовали?

— Посоветовали больше никогда не летать на самолетах, — сказал Сергей Петрович. — Да я сам этот кошмар больше переживать не собираюсь. Там до Сочи-то лететь всего два часа — я чуть не умер. А до твоего Нью-Йорка сколько?

— Одиннадцать часов, — вздохнул Андрей. — Слушай, но сейчас же наука сильно продвинулась. Я знаю, что есть всякие лекарственные средства. Да и алкоголь эту аэрофобию, насколько я знаю, сильно успокаивает.

— Андрюш, я не хочу проверять, насколько меня это успокоит и успокоит ли вообще, — мягко сказал Сергей Петрович. — Но знаю, что у тебя будет шанс меня не довезти живым. А оно тебе надо?

— Да нет, не надо, конечно, — растерянно сказал Андрей. — Так вот чего ты даже внучек повидать прилететь не уговорился?

— Ну да, — кивнул Сергей Петрович. — Просто неудобно как-то это объяснять. Но у меня тогда не только в этот полет проблемы были. Помнишь, я после возвращения в лифтах перестал ездить?

— Вот это помню, — оживился Андрей. — Ты мне еще говорил, что это полезно для здоровья — зарядка такая. Да, — еще вспомнил он, — ты же тогда на день рождения Викуси на двадцать второй этаж пешком поднимался, мама тогда очень злилась.

— Последствия, — объяснил Сергей Петрович. — Дикая клаустрофобия. Слава богу, через пару лет постепенно прошло.

— М-да, дела, — вздохнул Андрей.

— Ну вот видишь, — сказал Сергей Петрович, — так что тут даже обсуждать нечего. Не вариант это для меня, увы.

Андрей, тяжело вздохнув, с ним согласился.

На следующий день Андрей пригласил к ужину своего старого школьного друга Петю.

Петя был мужиком очень колоритным. Он с детства остался без отца: родитель Пети предпочитал порхать по жизни мотыльком и не обременять себя какими-то обязательствами, поэтому когда он выяснил, что младенец дома создает существенный дискомфорт, то сначала начал пропадать на несколько дней, якобы уезжая в «командировки», а в какой-то момент из очередной такой «командировки» просто не вернулся: как потом выяснила Петина мама Людмила Андреевна, он нашел в другом городе работу с предоставлением проживания и просто сбежал туда.

Людмила Андреевна маленького Петю против отца специально не настраивала, однако реальной ситуации не скрывала, так что Петя вырос с чувством глубочайшего презрения к своему родителю, который за все это время даже не удосужился выяснить, как там вообще его ребенок. Петя с детства хорошо видел, как тяжело вкалывает его мама, чтобы обеспечить сыну нормальное существование, научился это ценить, и они с матерью были очень близки.

Поэтому, когда Петя пошел получать паспорт, он категорически потребовал поставить себе в отчестве «Людмилович» вместо имени ненавистного родителя. Был большой скандал, работники загса утверждали, что это не положено, а раз не положено, то они и не положат, но Петя уже в юности имел очень мощные габариты и, когда ему это было нужно, делал на редкость угрожающий взгляд, так что непонятно какими путями, но ему в паспорт отчество так и записали.

Причем потом, во время учебы в институте, Пете страшно нравилось, когда его называли Петр Людмилович или просто Людмилыч, ну и в результате его потом по жизни почти все так и называли — разве что кроме Андрея, который его как привык называть Петькой, так уже и не собирался переучиваться.

В школе Петя с Андреем очень сдружились с первого же класса. Причем они были очень непохожи: Петя — эдакий задиристый крепыш-боровичок, Андрей — худенький хлюпик в очках. Петя занимался спортом, поднимал гири, и его боялись даже признанные школьные хулиганы, а Андрей много читал и учился только на отлично. И у них получился хороший симбиоз: Петя защищал Андрея от любых нападок, а Андрей помогал другу с уроками.

Петя часто бывал в доме Андрея и очень хорошо относился к Сергею Петровичу. А вот Софью Павловну он недолюбливал, тем более что она, в свою очередь, почему-то недолюбливала его маму: почему — никто не знал.

Петя с Андреем часто общались и во время учебы в различных институтах — Андрей поступил в Физтех, а Петя пошел учиться на хирурга в медицинский, — также не прекращали общение и после учебы. А когда Андрей уехал в Штаты, то он сначала названивал другу по телефону, используя какие-то хитрые американские способы, чтобы не платить много денег, а позже, когда появился Skype, они перешли на Skype и созванивались пару раз в месяц.

Сергей Петрович, узнав, что Андрей к ужину пригласил Петю, очень обрадовался и побежал в магазин за продуктами и бутылочкой водки — Людмилыч кроме водки и пива никакой другой алкоголь не признавал. Андрей же по своей американской привычке предпочитал виски с содовой и со льдом.

Вечером за ужином, когда все собрались, Андрей сделал Сергею Петровичу и Людмилычу неожиданные презенты: он каждому вручил большую белую коробку, внутри которой лежал невероятно красивый серебристый ноутбук с надкушенным яблочком на верхней крышке.

Людмилыч начал было возмущаться тем, что друг делает такие дорогущие подарки, но Андрей сказал, что это за пропущенные дни рождения и что он, как лучший специалист крупной ай-ти-компании, такие штуки получает с огромной скидкой и, можно сказать, почти бесплатно, так что забирай, дорогой друг, подарок и не морочь мне голову.

— Мне же лучше, — сказал Андрей, — у тебя ноутбук-то совсем старый и хилый, Skype плохо вытягивает. А теперь будет красота!

— Это да, — согласился Людмилыч. — Сам знаешь, на зарплату хирурга ни разу не разгуляешься. Давно хотел ноут поменять, да все то одни траты, то другие.

— Ну вот, — сказал Андрей, — значит, будет совсем кстати. Кроме того, мне и с другой стороны очень выгодно, что у тебя будет такой же ноутбук, как и у папы. Я ему здесь настрою всякий Интернет со скайпом, а если что-то не будет работать — ты же ему и поможешь, правильно?

— Да без проблем, конечно, — сказал Людмилыч. — Я же тут все время рядом.

Так Сергей Петрович стал владельцем замечательной машинки, с помощью которой он мог выходить в Интернет, обмениваться письмами и проводить видеоконференции с сыном и внучками.

На следующий день Андрею предстояло возвращался в Штаты, ну и перед отъездом он договорился с отцом о том, что они будут выходить на связь по средам в семь часов вечера по Москве.

Андрей улетел, и Сергей Петрович остался один в их трехкомнатной квартире.

Одинокая жизнь вдовца

То, чего боялся Андрей, произошло довольно быстро. Без строгого надзора Софьи Павловны Сергей Петрович расслабился и от былого безукоризненного порядка, который поддерживался при жизни супруги, не осталось и следа.

Сначала Сергей Петрович отказался от нормальной одежды и перешел на бесформенные треники со старой кофтой, а потом и вовсе, по крайней мере до обеда, ходил по дому в старом заношенном халате.

С посудой тоже все стало совершенно по-холостяцки. Посудомойки в квартире не было, да и ее негде было воткнуть на малюсенькой кухоньке, мыть посуду Сергей Петрович не любил, поэтому он перешел к режиму «будем мыть, когда чистые тарелки закончатся». В результате в раковине стала скапливаться посуда, которая через некоторое время начинала создавать определенное не слишком приятное амбре, а чем больше тарелок и стаканов скапливалось, тем страшнее Сергею Петровичу было приступать к мытью.

С уборкой все было еще хуже. При жизни Софьи Павловны Сергею Петровичу четко указывалось, что и чем пылесосить, протирать и чистить, он как-то не особо запоминал, что и куда, а также какие средства при этом использовать, так что из всей уборки он разве что изредка пылесосил комнаты да подметал пол на кухне — когда обстановка становилась совсем вопиющей.

Пыль на полках он протирал очень редко, его эта пыль не сильно волновала, о том, что нужно протирать мебель, особенно кухонную, он как-то даже и не задумывался, ну и в результате через какие-то несколько месяцев квартира стала представлять собой зрелище достаточно плачевное.

Но на то, что происходит в квартире, Сергей Петрович внимания особо не обращал: я же вдовец, говорил он сам себе, у всех вдовцов дома порядок — очень так себе.

И по той же причине за своим внешним видом он следил ненамного лучше, чем за квартирой, — а кому мне показываться, спрашивал он сам себя. По всему выходило, что некому, поэтому и стараться смысла нет.

Викуся

Как-то раз Сергею Петровичу позвонила та самая Викуся — давняя подруга семьи, которая была на похоронах. Сергей Петрович, услышав ее голос в трубке, страшно обрадовался и долго разговаривал с ней о том о сем. Впрочем, когда Викуся предложила через пару дней заскочить в гости — она как раз должна была заехать в этот район, — Сергей Петрович сначала растерялся: он вдруг посмотрел на окружающую обстановку совершенно новым взглядом и понял, что вот сейчас пригласить сюда он никого не может. «Впрочем, — тут же подумал он, — еще же два дня, успею убраться». И, так как пауза стала затягиваться, он торопливо ответил, что да, Викусик, буду страшно рад, жду. Тогда в пятницу часиков в шесть, сказала Вика и распрощалась.

Сергей Петрович тут же бросился в омут генеральной уборки. Какие средства и для чего использовать, он, конечно, не помнил совершенно, но красивая серебристая машинка, внутри которой находилась такая волшебная штука, как Интернет, ему в очередной раз помогла: Сергей Петрович уже более или менее научился пользоваться поиском, так что минут через десять изучения сайтов он уже знал, за какими чистящими средствами ему нужно бежать в магазин.

За два дня квартира была отдраена до полного блеска и теперь выглядела почти так же, как в те времена, когда в ней безраздельно господствовала Софья Павловна.

Сергей Петрович так умаялся со всеми этими уборками, что только за пару часов до прихода Викуси сообразил, что собой-то он так и не занялся. Он только и успел побриться, принять душ, высушить волосы и с грехом пополам погладить свежую рубашку с костюмными брюками, как Вика уже звонила в дверь.

— Ну, привет, Серёнь, привет, — сказала Вика, заходя в коридор.

Сергей Петрович поздоровался, помог Викусе снять плащ и предложил пройти на кухню.

На кухне, когда Вика устроилась за столиком, Сергей Петрович снова с ужасом сообразил, что он вообще не подумал о том, чем будет угощать гостью. В полной растерянности он открыл дверцу холодильника и спросил:

— Викусь, чем тебя покормить?

— Серёнь, да ничего не надо, — сказала Вика, — я же только что со встречи из кафешки — там перекусила.

Сергей Петрович облегченно вздохнул и захлопнул дверь.

— Тогда, — сказал он, — может, коньячка по рюмочке? Лимон у меня есть.

— Коньячка — это я завсегда. Можно даже и по две рюмочки, чего там мелочиться-то? — ответила Викуся и засмеялась так, как умела смеяться только она: невероятно зажигательно и заразительно.

Сергей Петрович невольно засмеялся вместе с ней и пошел к шкафчику, в котором стоял коньяк.

Сам Сергей Петрович практически не пил: Софья Павловна алкоголь типа как резко не одобряла, хотя сама была не прочь на праздниках махнуть пару-тройку бокальчиков «Киндзмараули» или «Хванчкары». Сергей Петрович вино не любил совсем, предпочитал коньяк, поэтому на праздниках выпивал одну-две рюмки.

После смерти Софьи Павловны Сергей Петрович коньяк домой не покупал, но ему Людмилыч, когда заезжал проведать, раза три привозил бутылку какого-то хорошего коньяка: ему пациенты часто дарили алкоголь, а Людмилыч, кроме водки и пива, ничего не признавал вообще, так что коньяк постоянно раздаривал друзьям.

Сергей Петрович посмотрел внутрь шкафчика, из трех бутылок выбрал самую красивую с надписью «Hennessy X.O.», взял пару стопочек, поставил это все на стол, достал из холодильника уже слегка пожухший, но пока еще живой и сохранивший жизненные соки лимон, порезал его в блюдечко и сел за стол напротив Викуси.

— Ну, — сказал он, налив в стопки коньяка, — давай выпьем за встречу.

Выпили, выдохнули, закусили лимончиком.

Потом примерно с полчаса они вспоминали всякие события из прошлого: совместные праздники, походы в театры, шашлыки на даче Сергея Петровича и Софьи Павловны. Под «дачей» подразумевался маленький, потемневший от времени щитовой домик на шести сотках под Солнечногорском, но шашлыки там получались вкуснейшие.

Наконец, когда все вроде повспоминали и обсудили, Викуся перешла к цели своего визита.

— Ну, Серёнь, — спросила она, — а ты сам как теперь живешь-то вообще?

— Да вообще нормально живу, — немного растерявшись, ответил Сергей Петрович. — А что?

— Ну, чем ты вообще занимаешься, как хозяйство ведешь?

— Да много чем занимаюсь, — сказал Сергей Петрович. — Телевизор смотрю, гуляю. Еще английский язык учу, — зачем-то соврал он. — В общем, дел хватает.

— А с хозяйством-то как — не тяжело одному? — спросила Викуся.

Сергей Петрович совсем растерялся. Он не очень понимал, куда подруга клонит. И вдруг ему в голову пришла мысль о том, что, может, Вика хочет предложить как-то совместно справляться с бытом: Вика давно жила без мужа, дочь у нее выросла и уехала в другой город.

Эта мысль Сергея Петровича привела в ужас: Викуся все-таки была именно старая подруга и он не мог себе представить, что у него с ней будут какие-то отношения — это сразу резко все меняло и все портило.

— Да... это... да нет, нормально, — сказал он неуверенно. — Я же один, чего там. Две тарелки сполоснул, пол подмел, пыль протер. Свободного времени у меня много.

— А питание? Небось все всухомятку? — не отставала Викуся.

— Почему это всу... всухомятку? — обиделся Сергей Петрович. — Я всякие полуфабрикаты покупаю, салаты, курицу гриль у нас тут рядом продают. Так что все нормально.

— Ну, смотри, — сказала Викуся. — Я просто тебе хотела помощь предложить.

— Да все нормально, Викусь, все нормально, — забормотал Сергей Петрович. — Тем более чего мне тебя напрягать? Ты у нас дама деловая, занятая.

— Я-то тут при чем? — удивилась Вика. — Нет, я-то, конечно, всегда помогу, но я имела в виду, что тебе хорошо бы домработницу завести.

Сергей Петрович облегченно вздохнул. Домработницу. Это же совсем другое дело, тут таких морально-этических проблем нет.

— А-а-а-а-а, — догадалась Викуся, — так тебе Софа, видимо, не рассказала?

— Не рассказала, — подтвердил Сергей Петрович. — А что не рассказала? — спохватился он.

— Так у меня уже несколько лет свое агентство есть, — объяснила Вика. — Няни, домработницы, помощницы по хозяйству и все такое. Штат небольшой, но тщательно проверенный. Могу тебе подобрать подходящий вариант. Тебе на каждый день она совершенно не нужна, а вот пару раз в неделю, чтобы как следует убралась и наготовила на пару-тройку дней, — самое оно. Ты подумай, вещь хорошая: и тебе не напрягаться, и еда будет домашняя, а то знаю я эти полуфабрикаты да салаты.

Сергей Петрович задумался. А и правда — мысль действительно была хорошая. Зачем самому напрягаться с этими уборками? Да и по домашней еде он соскучился: полуфабрикаты да салаты, если честно, были очень так себе, а временами и вовсе находились на грани перехода в совершенно другую область свежести. Просто Сергей Петрович, как советский человек, совершенно не привык к понятию того, что кто-то может его обслуживать, поэтому такая мысль ему не приходила в голову.

— У тебя же какие-то деньги на это есть, правильно? — продолжала Вика.

— Есть деньги, есть, — ответил Сергей Петрович. — Причем намного больше, чем нужно. Мне же Андрюшенька каждый месяц присылает, хотя я его просил этого не делать. А мне на что тратить? Не на что. Квартира своя, коммунальные платежи маленькие, на еду я трачу копейки. Денег полно.

— Ну вот и славно, — обрадовалась Вика. — Все, решено, подбираю тебе какую-нибудь работящую даму, будет к тебе ходить, например, по понедельникам-четвергам. Или по вторникам-субботам — как тебе удобнее.

— Давай по понедельникам-четвергам — самое оно, — предложил Сергей Петрович.

— Как скажешь, — ответила Вика. — У тебя какие предпочтения? Помоложе — постарше, разговорчивая — молчунья, веселушка — суровая?

— Ну, скажешь, предпочтения... — смутился Сергей Петрович.

— А что такого? — удивилась Вика. — У меня разные работают. Может, ты излишне болтливых не любишь. А может, наоборот, поговорить с кем-то хочется. Зачем себя ограничивать?

— Ну, — подумав, сказал Сергей Петрович, — желательно не слишком возрастную, но и не совсем молодую. Так, средних лет. И не суровую — не надо мне суровую. Но и чтобы не слишком болтливую, а то знаю я такие варианты — никакой жизни не будет.

— Серёнь, ты не волнуйся, — сказала Викуся. — У меня со всеми проводится четкий инструктаж по поводу того, как себя вести с клиентами. Если клиент не проявляет желания общаться, то даже самая болтливая не будет с разговорами приставать — у нас с этим строго. У меня же фирма, а не какие-то там частные тетки непонятно откуда. Инструктаж, контроль и все такое. Кроме того, у тебя на фирме блат на самом верху. Не понравится — звякнул мне, на следующий же день будет замена состава, — и Викуся оглушительно захохотала.

Сергей Петрович засмеялся вместе с ней. С каждой минутой идея завести домработницу ему нравилась все больше и больше. Да и живая душа в доме — это тоже был плюс: Сергей Петрович себе в этом старался не признаваться, но одному в трехкомнатной квартире ему все-таки было слегка неуютно.

— Ладно, договорились, — сказала Викуся, отсмеявшись. — Я тогда сегодня же вечерком обмозгую варианты, пришлю тебе ссылочки на их профили — посмотришь на фотки и так далее. Внешность тоже должна нравиться, правильно? Ты же все-таки мужчина!

— Я все-таки мужчина, — признался Сергей Петрович, у которого приятно шумело в голове от коньяка.

— Все, давай, наливай на посошок, — скомандовала Викуся, одновременно доставая мобильник, чтобы вызвать такси. — И e-mail свой запиши, ты ведь пользуешься, правильно?

— Пользуюсь, — ответил Сергей Петрович, — мне Андрей все настроил, он мне сам туда периодически пишет.

— Ну и славно, — сказала Викуся и стала разговаривать с диспетчером такси.

Элина

Викуся действительно ближе к ночи прислала Сергею Петровичу на почту несколько ссылок на профили потенциальных домработниц. Но Сергей Петрович их сразу открывать не стал, решив, что в этом деле торопиться не надо, а у него сейчас восприятие искажено алкоголем, так что он лучше завтра все поизучает, на свежую голову.

На следующий день Сергей Петрович встал поздно: предыдущей ночью он долго не мог заснуть, будучи перевозбужденным разговором с Викусей и предстоящими переменами в его жизни.

Он позавтракал, вымыл посуду, оделся в цивильную одежду, а не в треники, сел за стол, раскрыл ноутбук и стал изучать присланные варианты.

Викуся прислала ему пять ссылок. По первой ссылке открылась страница с фотографией женщины лет сорока с не очень приятным лицом и именем Арина Родионовна.

— Извиняйте, я вам не Пушкин, — неумело сострил Сергей Петрович и нажал следующую ссылку.

На фото была белокурая женщина с несколько жалобным выражением на лице. Звали ее Елена Дмитриевна. Сергей Петрович пожал плечами — жалобное выражение ему не понравилось.

Открыв третью ссылку, Сергей Петрович даже вздрогнул: женщина на фото по имени Лариса Сергеевна очень сильно напоминала Софью Павловну, только была лет на двадцать моложе. Видимо, Викуся специально прислала ему этот профиль, но Сергей Петрович сразу же решил, что этот вариант ему не годится.

На профиле из четвертой ссылки Сергей Петрович завис надолго. На фото была очень приятная на вид улыбающаяся молодая дама тридцати пяти лет — возраст там указывался — с такой яркой восточной внешностью. На взгляд Сергея Петровича, она была просто красавицей, да и выражение ее лица ему очень понравилось — оно прямо-таки излучало доброту. А на щеках при улыбке у нее были видны маленькие ямочки, которые Сергея Петровича почему-то страшно умилили и даже взволновали. Звали ее Элина. В профиле было написано, что она — российская гражданка, русская, православная. Там также перечислялась куча всяких работ, которые она может делать по дому, указывалось, что она любит и умеет готовить, причем знает блюда русской, кавказской и средиземноморской кухни, может кормить вегетарианскими блюдами, низкокалорийными блюдами и так далее.

Открыв пятую ссылку, Сергей Петрович страницу почти сразу закрыл — там было скучное лицо какой-то женщины, а он для себя сразу решил, что выберет Элину, остальные ей и в подметки не годились.

Закрыв крышку ноутбука, Сергей Петрович сразу позвонил Викусе и сказал, что ему больше всего понравилась Элина.

— Хорошо, — ответила Вика, — правильный выбор. Впрочем, у нас все работницы хорошие, но Элина — она очень приятная в общении, да и очень трудолюбивая. Она сейчас как раз занята четыре раза в неделю, а понедельник и четверг у нее свободны — кроме вечеров, но у тебя, я думаю, она будет успевать все делать часов за пять, так что будет приходить, например, с девяти до трех. Нормально?

— Годится, — ответил Сергей Петрович. — Что от меня нужно?

— Да ничего, — сказала Вика. — Сегодня суббота, давай она в понедельник прямо к девяти и придет. Начнет работать, а ты посмотришь, как и что. Если вдруг будет какой-то негатив — ну, позвонишь мне, как договорились, заменим ее еще на кого-нибудь.

— Хорошо, — ответил Сергей Петрович. — Тогда жду в понедельник в девять.

— Договорились. Кстати, — хмыкнула Вика, — я почему-то подумала, что ты выберешь Ларису Сергеевну.

— Да, — заметил Сергей Петрович, — я тоже почему-то так и подумал, что ты так и подумаешь.

И замолчал.

— Ну, — через несколько секунд произнесла Вика, явно не зная, что еще сказать, — ладно тогда, счастливо. В понедельник Элина у тебя, а ты там потом дай знать, как и что.

— Договорились, — ответил Сергей Петрович, — спасибо тебе, Викусь, большое.

— Да не за что, — ответила Вика и повесила трубку.

***

К визиту Элины Сергей Петрович специально не готовился, однако постарался удержать статус-кво квартиры после генеральной уборки, да и посуду за собой сразу мыл — ему не хотелось предстать перед Элиной заросшим грязью старикашкой.

В понедельник он подскочил аж в шесть утра — несмотря на то, что опять вчера долго не мог заснуть и пару часов нервно ворочался в постели.

К девяти часам Сергей Петрович был при полном параде: побритый, одетый в костюмные брюки (собственно, других у него не было, в его гардеробе было два костюма: ежедневный, в котором он ходил на работу, и парадный для праздников, а также пара костюмных брюк соответствующих цветов на замену) и светлую рубашку.

Звонок в дверь раздался в девять часов и две минуты. Сергей Петрович открыл дверь — там стояла именно та самая женщина, которая была изображена на фотографии, и Сергей Петрович подумал, что вживую она выглядит еще лучше. А то мало ли что, подумал Сергей Петрович, фотографию обработали, прыщи замазали или еще что. Но нет, тут все было честно.

— Доброе утро, Сергей Петрович, — сказала Элина, заходя в квартиру.

Она сняла плащ и осталась в простеньком цветастом платье, которое ей чрезвычайно шло и подчеркивало ее очень неплохую фигуру.

— Ну, вот, — несколько растерянно сказал Сергей Петрович, обводя рукой тесный коридорчик, — это моя обитель.

— Хорошо, — кивнула Элина и улыбнулась. — Давайте я посмотрю, как тут и что, вы выскажете свои пожелания, а потом мы обсудим, что я вам буду готовить.

Сергей Петрович провел Элине экскурсию по квартире, и она предложила, что в понедельник будет заниматься кухней, санузлом и гостиной, а в четверг — спальней и третьей комнатой, которой Сергей Петрович почти не пользовался — в ней останавливался Андрей, когда приезжал в гости.

— Понятно, — сказала Элина, изучив кухню. — Теперь давайте определимся с готовкой. Вы что и как предпочитаете?

— Ну, — замялся Сергей Петрович, — знаете, я ко всяким разносолам не привык. Обычные российские блюда — ну, не знаю там, борщ, котлеты, мясо тушеное...

— Ясно, — ответила Элина. — Хорошо, я тогда начну готовить на свое усмотрение, а вы будете честно говорить, что вам нравится, а что нет. Не стесняйтесь и не бойтесь меня обидеть: мне важно подстроиться под ваши вкусы.

— Я не могу обидеть такую милую даму, — неожиданно для себя выдал Сергей Петрович.

Элина в ответ на это улыбнулась.

«Слава богу, не обиделась», — подумал Сергей Петрович.

После этого они договорились о том, что Элина во время каждого прихода будет составлять список продуктов на следующий раз, а задачей Сергея Петровича будет обеспечить покупку этих продуктов.

Ну и после этого женщина принялась за уборку, а Сергей Петрович пошел писать письмо Викусе о том, что пока вроде все в порядке, а дальше будет видно.

Элина вошла в холостяцкую жизнь Сергея Петровича быстро и как-то очень естественно. С ней ему, конечно, было на порядок комфортнее, чем одному, и уже через две-три недели Сергей Петрович совершенно не понимал, как он без нее жил раньше. Теперь его квартира блистала чистотой, на плите и в холодильнике ждали очень вкусные блюда — Элина действительно отлично готовила, — стоило это достаточно небольших денег, которые у Сергея Петровича на это были, — в общем, как говорится, странно, что эта мысль не пришла ему в голову раньше. «Спасибо Викусе, — думал Сергей Петрович, — спасибо Викусе».

Викуся не обманула: с разговорами Элина к нему вообще не приставала. Приходила, здоровалась, тут же начинала уборку, потом готовила обед, предложения Сергея Петровича присоединиться к обеду категорически отвергала, говоря, что вообще не обедает и ест только утром и вечером, к трем часам дня все заканчивала, прощалась и уходила.

Пару месяцев Сергей Петрович жил в таком режиме и не мог нарадоваться. Он периодически в письмах благодарил Викусю, в сеансах по скайпу хвастался Андрею тем, как отлично теперь выглядит квартира, а периодически заезжающего Людмилыча потчевал приготовленными Элиной блюдами, и тому, привыкшему питаться чем придется, настолько понравилось, что он стал заезжать каждую неделю, а то и два раза в неделю — Сергей Петрович даже попросил Элину готовить побольше в расчете на визиты Людмилыча.

Как-то раз Сергей Петрович не выдержал, пришел на кухню в то время, когда Элина готовила обед, налил себе чашку чаю и завел с женщиной ни к чему не обязывающую беседу по поводу погоды за окном — противной и дождливой, как всегда, — ее работы домработницей, поспрашивал, какие средства лучше всего использовать для уборки, ну и так далее.

Элина никаких признаков неудовольствия не высказала, в разговор вступила охотно, и они поболтали о том о сем.

И в следующий раз Сергей Петрович пришел на кухню во время готовки, чтобы поболтать, и в следующий.

В очередной раз, когда Сергей Петрович снова предложил Элине присоединиться к нему за обедом, она все-таки села за стол, но ничего есть не стала, а налила себе чаю и достала из сумки принесенный ею круассан.

Разговоры у них становились все задушевнее и задушевнее. Сергей Петрович пытался узнать побольше о ее жизни, но Элина о себе рассказывала очень неохотно: единственное, что он узнал, — это то, что Элина родилась вроде бы в Челябинске, родителей своих не знает, воспитывалась в интернате. Поэтому, собственно, ее и записали русской — несмотря на явно восточную внешность. А вот кто по национальности были ее родители, она не знает и вряд ли когда-нибудь узнает. А с интернатом, как-то рассказала Элина, ей повезло: интернат был хороший, там была отличная директриса, искренне любящая детей, и работников интерната она подбирала соответствующих.

О том, как она попала в Москву, где живет и чем еще занимается кроме уборки, Элина рассказывала очень мало. Упоминала только, что закончила техникум по всяким портняжно-пошивочным специальностям, некоторое время работала в ателье, но эта работа ей не понравилась, поэтому в конце концов переквалифицировалась в домработницы, тем более что она всегда любила готовить. В ателье, рассказала Элина, зарплату платили очень так себе, а у домработницы работа сдельная, так что выходит значительно больше, особенно если не лениться и пахать по восемь-десять часов в день.

Сергей Петрович очень быстро привык к их беседам, и в дни, когда Элина не приходила, ему их очень не хватало.

Приведение себя в порядок

В какой-то момент Сергей Петрович посмотрел на себя новыми глазами — не вдовца-одиночки и старого замшелого гриба, а еще не старого мужчины, в дом которого приходит молодая и привлекательная женщина. Не то чтобы он имел на Элину какие-то планы, однако она его явно привлекала, и Сергею Петровичу хотелось перед ней выглядеть не замшелым грибом.

Он вдруг понял, что костюмные брюки без пиджака выглядят достаточно неуместно, а надевать костюм дома — это совсем перебор, что светлых рубашек у него всего две, что ему давно пора подстричься, однако мужская модельная стрижка за двести рублей, которую он обычно делал в ближайшей к дому убогой парикмахерской, превращала его из замшелого гриба в ужасно подстриженного замшелого гриба. И что вообще, дружочек, сказал себе Сергей Петрович, надо уже заняться собой. Ведь жизнь-то не закончилась, жизнь — она совсем не закончилась.

И он действительно начал заниматься собой. Прежде всего отправился в магазин за рубашками и новыми ботинками. Обувь-то он с грехом пополам купил, а вот с рубашками получилась беда: Сергей Петрович где-то на развале увидел удивительно дешевые китайские рубашки, с налета купил их аж десять штук, утешая себя мыслью о том, что он крупно сэкономил, а когда вернулся домой, то выяснил, что рубашки, во-первых, совершенно негодного качества и выглядят ужасно, а кроме того, указанный сорок второй размер на деле больше похож на тридцать седьмой — рубашки на него просто не налезали.

Тогда он дал себе зарок больше ничего не покупать на развале, отправился в приличный магазин и купил несколько неплохих рубашек, которые предварительно померил. Да, они стоили недешево, но по сравнению с китайским барахлом смотрелись на порядок лучше. Правда, уже дома, разглядывая лейбачки у рубашек, Сергей Петрович выяснил, что они также произведены в Китае, но раз сидели нормально и смотрелись хорошо — какая, вообще говоря, разница, где их произвели, сказал сам себе Сергей Петрович.

С остальным гардеробом у Сергея Петровича возникли сложности. Он просто не знал, что ему покупать: всю жизнь ходил в костюмах на работе и по праздникам, а дома и на даче — в спортивном костюме модели «„Динамо“ бежит».

Сильно стесняясь, он позвонил Людмилычу и попросил совета. Людмилыч, не выказывая никакого удивления, сказал, что он сам собрался в субботу прошвырнуться в большой торговый центр за одежками, и предложил составить ему компанию.

В магазине они подобрали Сергею Петровичу джинсы и слаксы, спортивный пиджак и еще рубашки под это дело. Насчет джинсов у Сергея Петровича были большие сомнения, он их в жизни не носил, однако посмотрелся в зеркало и понял, что Людмилыч прав: он в них и выглядел хорошо, и носить их было удобно, ну и с точки зрения практичности джинсы были оптимальным вариантом.

Следующий вопрос касался стрижки. Как подступиться к парикмахерским, Сергей Петрович не знал. У Людмилыча совета было спрашивать бесполезно: Людмилыч носил длинные волосы и бороду. Бороду он подравнивал сам, а волосы ему раз в пару месяцев подрезала мама — тратиться на парикмахеров Людмилыч не считал нужным.

Он поспрашивал у своих знакомых похожего с ним возраста, но там ему тоже ничего толкового не сказали. Одного стригла жена, другой брился налысо, третий стригся за двести рублей и его все вполне устраивало.

Тогда Сергей Петрович связался с Викой, чтобы проконсультироваться на эту тему. Вика сказала, что ее мастер стрижет только женщин, но посоветовала поискать салоны-парикмахерские, где мужская стрижка стоит не менее шестисот рублей, а далее, сказала Вика, пробовать различных мастеров, пока не найдет устраивающего, иначе никак. Только метод проб и ошибок, сказала Вика. В конце концов, тебе же не для правительственного приема, пару раз можно и наколоться, твердо заявила Вика.

Сергей Петрович походил по району и нашел там несколько салонов, интерьер и расценки которых указывали на определенные претензии по качеству.

Ему сразу повезло: мастер Ирина, к которой он сел совершенно наобум, подстригла его очень прилично — Сергей Петрович прям заулыбался, глядя на себя в зеркало. Но с Ириной была одна проблема: она была страшно суровой и неулыбчивой, а в процессе стрижки просьбы опустить голову, поднять голову, закрыть глаза и так далее отдавала совершенно непререкаемым тоном в виде команд, за неисполнение которых клиент, скорее всего, приговаривался к расстрелу через повешение в кипящем масле.

Сергея Петровича эта манера пугала и раздражала, так что после единственного визита он решил, что поищет другого парикмахера.

Следующего парикмахера звали Толик. Это был дружелюбный парень лет тридцати, который Сергея Петровича подстриг на эдакий слегка молодежный манер, однако ему это шло и заметно омолодило. Сергей Петрович был в полном восторге и после этого ходил только к Толику, причем не реже, чем раз в две недели, а то и чаще — это помогало сохранить прическу в нужном виде.

С Толиком у Сергея Петровича установились дружеские отношения, они все время с ним болтали о том о сем, и в какой-то момент Толик даже раскрыл Сергею Петровичу Страшную Тайну. Оказывается, если Толик во время очередного визита стриг исключительно машинкой, а не ножницами и машинкой, как обычно, то это означает, что Толик со вчера находится со страшного бодуна.

Однако даже одной машинкой Толик стриг так, как полагается, то есть мастерство он еще не пропил, так что Сергея Петровича все вполне устраивало.

Элина явно заметила и оценила работу Сергея Петровича над собой и даже пару раз отпустила ему комплименты, говоря, что он очень правильно изменил стиль одежды и прически. «Я-то поначалу думала, — призналась Элина, — что буду работать у эдакого старичка, а оказалось, что я сильно ошибалась».

Сергею Петровичу эти комплименты было слышать очень приятно, но одновременно они его страшно смущали. Он очень боялся, что Элина на самом деле думает, что он — молодящийся старпер, а быть молодящимся старпером Сергею Петровичу страшно не хотелось.

Проверка

Чем дальше, тем задушевней становились разговоры Сергея Петровича с Элиной, и в какой-то момент ему пришлось самому себе признаться в том, что он, старикан-пенсионер, влюблен в эту молодую женщину и даже обнаглел настолько, что в мыслях нередко представляет себе их совместную жизнь. Эти мысли Сергей Петрович старался гнать подальше и сам себе говорил о том, что Элина просто такой человек, который ко всем относится хорошо, но одновременно он замечал, что во время общения с ним Элина ведет себя не просто как работница с работодателем. Она с ним явно кокетничала и заигрывала — не грубо, а тонко и даже изящно. Понятно, что, если бы Сергей Петрович ее не интересовал как мужчина, она бы этого не делала.

Кроме того, в один из разговоров она как бы между прочим заметила, что у нее сейчас нет никаких отношений. Ее интересуют только серьезные отношения, сказала Элина. Всякие там мимолетные связи — не для нее.

Сергей Петрович уже почти решился перейти с ней к новой стадии — например, пригласить ее в ресторан или, например, в театр, — но предварительно все-таки решил посоветоваться с кем-нибудь. Для этой цели, конечно, могла бы подойти Викуся, но она все-таки была работодательницей Элины, и Сергей Петрович считал, что заводить со старой подругой разговор на эту тему будет неэтично. Кроме того, он считал, что ему лучше спросить совета у мужчины, это же мужское дело.

Он мог поговорить с сыном, но Андрей давно жил в Америке, руку на пульсе нынешней жизни отца, что называется, не держал, так что Сергей Петрович решил поговорить с единственным близким человеком, который был в курсе почти всего, что происходило в его жизни, — с Людмилычем.

Он позвонил Пете и попросил его заглянуть как-нибудь на ужин — мол, хочется с ним посоветоваться. Людмилыч затягивать с визитом не стал, уже на следующий день позвонил с утра и сказал, что вечером может заглянуть. Это как раз был понедельник, Элина наготовила кучу еды, а Сергей Петрович сбегал в магазин и купил для Людмилыча бутылку «Русского стандарта».

За ужином они поболтали о том о сем, Людмилыч все жаловался на нового главврача, с которым у него не складывались взаимоотношения. Сергей Петрович слушал и маленькими глотками попивал коньячок из стопки, а Петя пил водку из граненого стакана, куда наливал от души.

Наконец Сергей Петрович решил, что настало благоприятное время для разговора.

— Петь, вот ты скажи, — начал он неуверенно. — Ведь в моем возрасте человек еще может создать семью, это будет нормально смотреться?

— Петрович, да ты что? — вполне искренне удивился Людмилыч. — Что в этом ненормального? Ты мужик совсем не старый, более или менее здоровый, насколько я знаю. Какие проблемы-то? Наоборот, молодец, что над этим задумался, одному-то жить плохо.

— Ну а ты сам-то живешь один, — заметил Сергей Петрович.

— Я не совсем один, — сказал Людмилыч, — ты же знаешь. Я все время с какими-то тетками. Просто у меня режим работы больно суровый, жены такое не выдерживают, ну и полигамен я до озверения: ни с одной подругой дольше двух-трех месяцев не могу находиться, надоедают они мне. И детей заводить не хочу — боюсь, что во мне проснутся папашкины дебильные гены.

— Да что ты говоришь-то такое? — возмутился Сергей Петрович. — Ты бы был отличным отцом!

— Ладно, речь не обо мне, — махнул рукой Людмилыч и снова себе налил четверть стакана. — Давай, рассказывай, у тебя кто-то уже есть на примете или ты пока так, чисто теоретически?

— Есть на примете, — застенчиво сказал Сергей Петрович и замолчал.

— Ну, за приметы, — предложил Людмилыч, подняв свой стакан.

Сергей Петрович с ним чокнулся и снова пригубил коньяка из первой за сегодня стопки.

— Уф, — крякнул Людмилыч, опуская стакан и подцепляя вилкой малосольный огурчик. — Ну рассказывай, рассказывай. Кто такая, сколько лет? И когда свадьба — обожаю гулять на свадьбах. О, — оживился Людмилыч, — так я же у тебя свидетелем и буду, если Андрей не сможет приехать, правильно?

— Петь, — застеснялся Сергей Петрович, — ну что ты сразу коней-то погнал — свадьба, свидетели. У меня все только начинается, я поэтому и решил посоветоваться.

— Ну так кто, не томи?

Сергей Петрович набрал воздуха, как перед погружением в воду.

— Это... Это Элина, — наконец сказал он, — моя домработница.

Лицо Людмилыча резко окаменело. Элину он несколько раз видел, когда заезжал днем.

— Так она же, — нерешительно сказал Петя, — извини, молодая же совсем, ей сколько лет-то? Тридцать?

— Тридцать пять, — неуверенно сказал Сергей Петрович, который именно такой реакции и боялся.

— Тридцать пять — это плохо, — сказал Людмилыч с прямотой врача-хирурга. — Петрович, ты меня извини, но в тридцать пять в шестидесятилетних просто так не влюбляются, это же очевидно. Ты, конечно, мужик хороший, но неумолимая логика говорит о том, что или ей от тебя что-нибудь нужно, или...

— Или что?

— В том-то и дело, что или ничего, — объяснил Людмилыч. — Не бывает других вариантов. «А может, это любовь» тут не проходит. При такой разнице в возрасте выходят замуж из-за денег.

— Да каких денег? — даже засмеялся Сергей Петрович. — Что с меня взять-то, с бывшего советского инженера? Она же по обстановке может понять, что взять с меня — нечего. Ну да, я там скопил неплохую сумму из того, что Андрюша присылает, но, во-первых, там ничего такого особенного, а во-вторых, она об этом и не знает.

— Тут как раз дело не в деньгах, — сказал Людмилыч. — Квартира. У тебя трехкомнатная квартира в Москве. И единственный наследник, который живет в Америке. Ты же ей про Андрея рассказывал?

— Конечно, рассказывал, — ответил Сергей Петрович. — Как я могу о нем не рассказывать?

— Ну вот. А она, случаем, не интересовалась, кто владелец квартиры? Ну так, как бы между прочим?..

Сергей Петрович задумался. Потом вдруг вспомнил.

— Подожди, — сказал он, — а ведь и правда — интересовалась. Мы с ней обсуждали какую-то банду, которая у одиноких стариков квартиры отбирала, вот она и спросила — я вообще в группе риска или нет.

— Тем более, — со значением в голосе сказал Людмилыч.

— Слушай, — забеспокоился Сергей Петрович. — Ну ты посмотри на мою квартиру! Малюсенькая трешка в девятиэтажной панельке с бумажными стенами, которая как музыкальная шкатулка. Кому сейчас такая может понадобиться?

— Я тебя умоляю, — удивился Людмилыч. — Это ты смотришь с позиции москвича во втором поколении. А с позиции девушки, приехавшей из далекой глубинки, которая тут в Москве работает домработницей, эта квартира, знаете ли, целое сокровище. Ведь у нее же точно нет своего жилья в Москве, правильно?

— Не знаю, — растерянно ответил Сергей Петрович, — она мне не говорила.

— Да тут к гадалке не ходи — нет у нее квартиры, — вынес вердикт Людмилыч. — На что хочешь могу поспорить. Хочешь, на мой джип поспорим?

Сергей Петрович посмотрел на раскрасневшегося Людмилыча и вдруг отметил, что водка в бутылке 0,75 почти закончилась. Однако это не отменяло того факта, что Людмилыч был совершенно прав.

— А я могу узнать, — вдруг сообразил Сергей Петрович, достал телефон и набрал номер Викуси.

— Слышь, Викусь, — сказал он, когда подруга сняла трубку, — я у тебя все хотел спросить, а Элине далеко ко мне ездить? Она вообще где живет, в каком районе? А то я думал, что, может, попросить ее на подольше приходить или еще день какой-то добавить — мне с четверга до понедельника приготовленного обычно не хватает.

— Да в двух шагах от тебя она живет, — сказала Вика, — она двушку на Речном снимает с кем-то в пополаме. Но с кем, я точно не знаю, она не говорила.

— Понял, спасибо, — сказал Сергей Петрович. — Ладно, понял, подумаю тогда.

— Ну, если чего надумаешь — звони, — ответила Вика и распрощалась.

Сергей Петрович посмотрел на Людмилыча. Тот взял бутылку и вылил остатки водки в стакан.

— В общем, джип остается у меня? — спросил Людмилыч.

Сергей Петрович кивнул.

— Снимает двушку с кем-то в пополаме, — устало сказал он. — Причем еще неизвестно, с кем именно. Может, у нее друг какой-то есть. Хотя мне она говорила, что живет одна.

— Да, это совсем плохо, — сказал Людмилыч.

— Слушай, — вдруг рассердился Сергей Петрович, — ну, хорошо, она рассчитывает на эту квартиру. Ну так пускай рассчитывает, в чем проблема-то? Скрасит мне остаток жизни, а после моей смерти — ну и пускай делает с этой квартирой, что хочет, мне-то уже какая разница будет? И Андрею эта квартира совершенно не нужна, он мне на эту тему говорил.

— Так вот тут, отец, — устало сказал Людмилыч, — самая проблема и заключается в этом остатке жизни.

— В смысле?

— В смысле, что каким у тебя будет этот остаток и насколько длинным.

— Да что ты такое говоришь-то? — возмутился Сергей Петрович, налил себе в стопку коньяка и залпом выпил.

— Слушай, Петрович, ну ты глаза-то раскрой, хронику всякую почитай, — сказал Людмилыч. — Даже я сколько таких случаев знаю. Это сейчас она вся такая милая и хорошая. А как ты на ней женишься и пропишешь в квартиру, неожиданно может оказаться, что это несколько не тот человек, что ты представлял. И она твою тихую домашнюю жизнь спокойно может превратить в тот еще адок — прецеденты бывали неоднократно. Ну и в ситуации, когда она уже получила право наследия и прописку, соблазн как-то ускорить процесс вступления в это право будет очень высок.

Сергей Петрович оцепенел. Людмилыч, казалось, открывает перед ним завесу ада. Слушать все это ему было более чем неприятно, но опять-таки Людмилыч был прав, этот вариант нельзя было исключать.

— Да она даже, может, и не сама до этого додумается, — продолжал Людмилыч. — Заведет любовника, а тот окажется мужчиной решительным и сам что-нибудь придумает. Ты знаешь, что если здоровому человеку сделать инъекцию инсулина определенного объема, то он может впасть в кому и умереть? А причину смерти установить будет очень сложно, потому что инсулин также вырабатывается человеческим организмом.

Сергей Петрович не мигая смотрел на Людмилыча.

— Кроме того, — пожал плечами Людмилыч, — даже можно так сильно и не заморачиваться. Подкараулить тебя как-нибудь вечерком и...

— Да понял я, понял, — наконец прервал его Сергей Петрович.

У него было ужасно неприятное ощущение на душе. Сергей Петрович снова налил себе рюмку коньяка.

— Петрович, — спросил Людмилыч, — а у тебя водки больше не осталось?

— Только одну купил, — виновато сказал Сергей Петрович, — прости.

— Ну накапай тогда мне коньячка, — попросил Петя. — Я его хоть и не люблю, но раз больше ничего нет...

Сергей Петрович налил ему четверть стакана, и они, чокнувшись, выпили.

— Слушай, — сказал Сергей Петрович через некоторое время. — Вот мы сейчас понапредставляли себе всякой дряни. А что если это все ошибка? И что на самом деле она действительно хороший человек и я ей нравлюсь? А мы тут понапридумывали ужасов, и я из-за этого откажусь от своего счастья. А оно было возможно. Ведь может быть такое, правильно?

— Конечно, может, — подтвердил Людмилыч. — Шансов на это, если честно, с гулькин хрен, но теоретически вполне возможно. На свете действительно встречаются хорошие люди. Крайне редко. В гомеопатических количествах.

— Петь, я теперь вообще не знаю, что мне делать, — жалобно сказал Сергей Петрович.

— Так решение есть, дядь Сереж, и оно совершенно очевидное, — заявил Петя.

— Какое?

— Элементарное. Она когда должна теперь прийти?

— В четверг.

— Ну и все, — сказал Петя, — как придет, аккуратно снова заведи с ней разговор по поводу одиноких стариков.

— И что?

— Ну и скажи, что поговорил на эту тему с Андреем, а тот сказал, что должен тебя обезопасить. Для этого он, мол, скоро приедет и ты на него перепишешь квартиру, чтобы владельцем был только он, а ты там никаким боком. Так, мол, будет безопаснее. Ты же с ней, — вдруг забеспокоился Людмилыч, — пока никаких неформальных отношений не имел? Ничего ей не обещал?

— Нет, ничего такого — испугался Сергей Петрович. — Просто болтали. В рабочее время.

— Ну и все тогда! В этом случае все будет выглядеть вполне натурально — просто поделился с ней и все.

— И что это докажет? — спросил Сергей Петрович, который после нескольких стопок коньяка уже туговато соображал.

— Это много чего докажет, — объяснил Петя. — Если после такого сообщения у вас все продолжится, как и раньше, значит, она действительно по каким-то чисто личным причинам тобой заинтересовалась. Но если общение заметно поменяется — ты же это сразу почувствуешь — или она вовсе откажется работать у тебя, тогда все понятно на сто процентов и тогда ставишь мне бутыль, потому что я тебя уберег от больших неприятностей... Кстати, — добавил Людмилыч, — а коньячка мне еще набулькай, плиз. Что-то я разволновался.

Сергей Петрович налил ему еще коньяка, подивившись тому, что Людмилыч вон сколько выпил, но при этом вполне адекватный и пьяным вовсе не кажется. Впрочем, Людмилычу с его комплекцией вообще непонятно сколько надо было выпить, чтобы на нем это как-то сказалось чисто внешне.

Себе он наливать не стал и задумался: да, Людмилыч был прав, подобным образом действительно все можно было выяснить. И он твердо решил, что сделает это в ближайший четверг.

Все выяснилось

В четверг, когда они с Элиной по обыкновению сели за обед и поболтать — Элина, как обычно, пила чай и ела принесенную с собой булочку, — Сергей Петрович рассказал, что по телевизору снова показывали очередную банду, которая отбирала квартиры у одиноких стариков.

— Ну я и решил, — сказал Сергей Петрович, — что с этим что-то надо делать, а то я подставляюсь под удар.

— И что вы решили? — спросила Элина совершенно естественным тоном.

— Я позвонил сыну, — рассказал Сергей Петрович, — и мы с ним договорились, что он скоро приедет и я на него перепишу квартиру. Даже не разделю собственность, а просто перепишу на него целиком. Один владелец, который живет в Америке, — теперь эта квартира бандитам никакого интереса представлять не будет.

— Да, действительно, хорошая мысль, — сказала Элина и перевела разговор на другое.

Сергей Петрович внимательно за ней наблюдал, однако как-то было непохоже, что ее взволновало его сообщение.

«Ну и славно, — подумал Сергей Петрович, — похоже, что Людмилыч ошибся».

Элина, как обычно, доработала до трех часов дня, попрощалась как ни в чем не бывало и ушла.

В воскресенье она позвонила и сказала, что в понедельник на работу не выйдет — приболела. Предложила прислать на замену кого-то еще — в конторе Вики такие варианты были предусмотрены. Сергей Петрович отказался, пожелал скорейшего выздоровления и сказал, что будет ждать ее прихода.

Во вторник позвонила Вика. Голос у нее был странноватый. И Сергею Петровичу вдруг неожиданно стало страшно — непонятно почему.

— Серёнь, — сразу спросила она несколько напряженно, — а у тебя с Элиной какие отношения?

— Хор... хорошие, — нервно ответил он. — Вполне. А что? Что случилось-то?

— Ну, в принципе ничего не случилось, — таким же странным голосом сказала Вика, — но она мне намекнула, что ты к ней типа как приставал. Поэтому у тебя она больше работать не будет и просила меня найти ей другую работу.

— Вик, — потрясенно спросил Сергей Петрович, — и ты этому дурдому поверила? Ты же меня сто лет знаешь. Как я могу к кому-то приставать? Я что — быдло какое-то?

— Да нет, я тоже не поверила, — призналась Вика, — я же действительно тебя знаю. Но что-то же все-таки произошло? Мне надо понять, что именно. Может, это она виновата, я же отвечаю перед клиентами.

— А тут все просто, — очень усталым голосом сказал Сергей Петрович и кратко обрисовал ей ситуацию.

Вика некоторое время помолчала, обдумывая то, что ей сообщили.

— Ясно, — после этого сказала она совершенно спокойно. — На какие там квартиры она рассчитывает — это, вообще говоря, не мое дело, хотя уже выглядит как-то не очень. Но что она клиента оговорила — кстати, она понятия не имеет, что ты мой старый друг, — вот за это с завтрашнего дня она у меня не работает.

Сергей Петрович промолчал. Он не знал, что на это сказать.

— Ладно, — вздохнула Вика, — прости, что так получилось.

— Да ты-то тут ни в чем не виновата, — возмутился Сергей Петрович, — наоборот, спасибо тебе большое.

— Я могу к тебе еще кого-нибудь прислать, — предложила Вика. — У меня есть несколько дам в возрасте — тоже хорошо убираются и готовят.

— Спасибо, Викусь, — сказал Сергей Петрович, — но я пока возьму тайм-аут: надо как-то обдумать то, что произошло, да и не хочется мне пока чужих людей в доме.

— Понимаю, да, — сказала Вика и тоже вздохнула. — Ладно, как надумаешь — звони.

— Договорились, — сказал Сергей Петрович, — спасибо тебе.

Переживания

История эта здорово выбила Сергея Петровича из колеи. Предыдущие несколько месяцев он жил совершенно другой жизнью: ему казалось, что все еще впереди, что он получит свой кусочек счастья, что сейчас все изменится и он уже не будет одиноким пенсионером без всяких перспектив. Он в мечтах строил совместные с Элиной планы, представлял, как они будут ездить куда-то за границу отдыхать, и это состояние предвкушения чего-то нового и совершенно замечательного его действительно сильно молодило.

И тут как-то разом все закончилось, причем так неприятно и некрасиво. Сергей Петрович вроде бы должен был винить во всем Элину, но он почему-то погрузился в рефлексию и с утра до вечера себя корил за то, что позволил себе вдруг, непонятно почему, надеяться на счастье. Что вот оно сейчас, это чертово счастье, вдруг с ним случится, хотя ни с какой стати это не должно было произойти.

Он стал очень плохо спать: долго засыпал, во сне его мучили всякие кошмары — ему снилось, что Элина или ее любовник колют ему какой-то яд в ногу. Он ненадолго просыпался, потом снова засыпал — и его снова мучили кошмары.

Но он не стал сразу рвать с уже устоявшимися привычками, ему хотелось сохранять какую-то надежду на то, что еще все возможно. Он по-прежнему старался нормально одеваться, чтобы хотя бы в своих глазах не выглядеть старым грибом, он продолжал ходить стричься к Толику. Но чем дальше, тем более бессмысленным для него это все становилось. Он все больше и больше понимал, что он и есть старый гриб, у которого не осталось никаких перспектив.

Людмилыч, который также близко к сердцу принял эту историю, заезжал несколько раз, пытался заводить разговор из серии «да брось, Петрович, из-за бабы…», однако на Сергея Петровича это все повлиять не могло: он был один со своими проблемами и не особо был расположен все это обсуждать — даже с Людмилычем, который для него был действительно очень близким человеком. Но он был другом его сына, и Сергей Петрович считал, что уж свои взаимоотношения с женщинами он с ним обсуждать не должен.

Дальше все пошло своим чередом. Сергей Петрович следовал установленному ритуалу, как-то держался, но он сам понимал, что долго это продолжаться не будет: у него не было цели, не было стимула.

Как-то раз, когда он в очередной раз отправился в магазин, чтобы закупиться немудреным набором холостяцких продуктов, он вдруг остановился перед здоровенной стойкой со всякими пивными банками-бутылками. Может, подумал Сергей Петрович, мне взять баночку пива? Ну так, расслабиться…

Он по телевизору видел много рекламы всякого пива, и в рекламе всегда обещали, что это все расслабляет. А Сергею Петровичу нужно было хоть как-то расслабиться, его страшно угнетало это состояние полнейшей безнадеги и осознания того, что в его жизни все уже закончилось.

Он некоторое время постоял перед стойкой. В пиве он не разбирался, а там в глазах мельтешило от многообразия марок, названий и упаковок.

В конце концов он взял маленькую жестяную баночку пива, которое чаще всего рекламировалось по телевизору. И ему даже как-то было неловко выкладывать эту банку на ленту кассы — вроде бы будний день, а он уже с пивом…

Впрочем, кассирше все это было совершенно до фонаря, она быстро прокатала через кассу кефир, сыр, колбасу, яйца и банку пива, так что Сергей Петрович успокоился — никого его эта покупка не волновала.

Дома он поставил пиво в холодильник и даже на некоторое время забыл о том, что его купил: он, как обычно, поужинал, посидел наедине со своими мыслями, а потом отправился смотреть канал «Культура».

Однако посреди телеспектакля Сергей Петрович вдруг вспомнил, что у него в холодильнике стоит банка пива, так что он пошел на кухню, открыл холодильник, достал банку, вернулся на диван к телевизору, открыл банку, налил ее в первый попавшийся стакан и потихоньку выпил стакан во время просмотра передачи.

Произведенный пивом эффект ему очень понравился. Дурные мысли куда-то ушли, он ощутил прилив некоторой эйфории, которая нашептывала Сергею Петровичу о том, что он и так мужчина хоть куда и что зря он так переживает насчет Элины, потому что еще будет в его жизни другая Элина, Алина, да хоть Кристина, так что нечего переживать — нужно действовать. Вон ты какой, нашептывала эйфория, подтянутый, в джинсах, с нормальной прической. Ну какой ты гриб? Ты еще о-го-го какой о-го-го, говорила эйфория.

Все это Сергею Петровичу страшно понравилось, и он даже за передачей-то особо не следил, уйдя в свои такие наконец-то приятные мысли.

После этого он и заснул довольно быстро, не ворочаясь с боку на бок, и спал спокойно, как младенец.

Однако на следующий день он не стал это все связывать с банкой пива. Он просто посчитал, что время прошло, ситуация изменилась и он теперь освободился от той проблемы, которая его так занимала последнее время.

Но следующая пара дней показала, что от проблем он не освободился. На него снова нахлынули старые мысли, он снова и снова переживал ситуацию с Элиной и, наконец, через два дня Сергей Петрович, снова отправившись в магазин за продуктами, взял ту же самую банку пива.

Он ее выпил после ужина, сидя перед телевизором, и оказалось, что произведенный эффект ничем не отличается: дурные мысли ушли, он снова обрел уверенность в себе, да и заснул потом быстро и ему снились хорошие сны.

После этого Сергей Петрович, радуясь, что нашел такое хорошее противоядие, стал каждый день покупать маленькую баночку пива, чтобы выпить ее во время вечернего просмотра телевизора. И он уже стал с нетерпением ждать этого свидания с баночкой пива, потому что до нее его день протекал скучно и бессмысленно: Сергей Петрович толком не знал, чем теперь себя занять. Нет, он старался поддерживать порядок дома, он выходил гулять в парк, находящийся неподалеку, он читал новости в Интернете, но это его все мало занимало. Он не мог отделаться от мысли о том, что он теперь никому не нужен, да и ему уже мало что было нужно.

Разве что сеансы по скайпу с сыном раз в неделю для него были важным событием, но он, как человек неглупый и все понимающий, чувствовал, что сын о его делах спрашивает чисто для проформы, потому что какие там вообще дела у одинокого пенсионера, а о своих делах рассказывает тоже для проформы, потому что, если честно, Сергей Петрович мало понимал в том, что там у сына происходит в этой его конторе, которая делает какие-то тонкие клиенты для чего-то там где-то там в интернетовских сетях. Или интранетовских сетях — он все равно в этом ничего не понимал.

«Какие такие тонкие клиенты — это для похудения, что ли?» — как-то спросил Сергей Петрович Андрюшу, тот рассмеялся и долго пытался объяснить, что это, пап, такие программы, пап, которые нужны, пап, чтобы… ну и дальше Сергей Петрович полностью потерял нить повествования.

Но у него теперь был вечерний призывной маячок — баночка пива.

В магазин Сергей Петрович ходил не каждый день, поэтому он теперь пиво закупал впрок — пару-тройку баночек.

Примерно через месяц к нему пришло понимание того, что для вечернего просмотра баночки хватает, а вот чтобы заснуть — уже как-то оно не получается. В первый день Сергей Петрович, как и раньше, долго ворочался в постели, наконец-то заснул под утро, но на следующий день он выпил одну банку перед телевизором, а вторую твердой рукой достал из холодильника и выпил, перед тем как ложиться спать. И все снова стало прекрасно.

На следующий день он не стал экспериментировать с тем, получится у него нормально заснуть с одной банки перед телевизором или нет. Он выпил одну банку перед телевизором и вторую — непосредственно перед сном.

Так прошли месяца два. За это время раза три заезжал Людмилыч, который спрашивал, как оно что, привозил очередные бутылки с коньяком, которые ему дарили, они с Петровичем беседовали и расставались к взаимному удовольствию.

Как-то раз в субботу Сергей Петрович решил выпить банку пива за обедом. Погода за окном была особенно паршивой, настроение было ни к черту — а ну его, решил Сергей Петрович, почему бы не скрасить себе обед?

Банка пива немудреный обед вполне скрасила. Сергей Петрович пришел в хорошее настроение, по телевизору два часа смотрел Animal Planet, дивясь повадкам львиного прайда, потом, утомившись, завалился спать до ужина.

Вечером пива ему уже не хотелось, хотелось более ярких ощущений. Тогда он открыл дверцу шкафчика, где стоял подаренный Людмилычем коньяк, открыл одну бутылку, налил себе маленькую стопку, выпил и, прислушиваясь к приятным ощущениям, пошел спать.

Проснувшись утром, Сергей Петрович немного испугался. Он вспомнил, что вчера он пил не только пиво, но и коньяк. А становиться алкоголиком ему никак не хотелось. Тем более что за всю свою жизнь он этого алкоголя выпил совсем немного. «Не нужно и начинать», — сказал сам себе Сергей Петрович и решил начать пробежки по парку.

С пробежками не особенно получилось. Несмотря на спортивный костюм, который Сергей Петрович заблаговременно приобрел, пробежки пришлось прервать в самом начале. Из-за собак. Они набрасывались на Сергея Петровича и его сильно пугали. Одни собаки хотели поиграть, другие вели себя агрессивно, третьи и вовсе были без хозяев — нет, Сергей Петрович не был готов так рисковать.

Бегать он перестал, но днем на прогулку по району и в местный парк он выходил каждый день, несмотря на погоду. И этим гордился. Тем более что дома его в холодильнике ждали баночки с пивом.

Две маленькие баночки — одна за телевизором, другая на ночь — продержались недолго. Сначала Сергей Петрович понял, что для просмотра телевизора баночка 0,33 маловата. Ну, не проблема, он стал покупать баночку 0,5. На ночь 0,33 хватало — ее он и не менял. Но ненадолго.

Через пару месяцев Сергей Петрович уже покупал банку 0,5 для телевизора и баночку 0,5 на ночь.

Приезжавший периодически Людмилыч ничего не замечал: Сергей Петрович ужинал без алкоголя, а замеченные Людмилычем банки с пивом в холодильнике особой роли не играли — Людмилыч же видел, что при нем никто пиво не пьет.

В очередную субботу Сергей Петрович выпил пива за обедом, заснул после этого, а к ужину решил, что пива ему недостаточно, и выпил рюмку коньяка. Канал «Культура» после этого пошел значительно эффектнее, так что Сергей Петрович также выпил рюмку на ночь.

Но в будни он держался. Баночка перед телевизором, баночка на ночь. А вот в выходные можно оттянуться: пиво на обед, вечером коньяк и на ночь коньяк.

Первым неладное заметил Людмилыч. Он как-то заехал в субботу вечером, когда Сергей Петрович только встал после послеобеденного сна и махнул рюмашку коньяка, предвкушая продолжение, — Людмилыч еще у входа все унюхал и прямо спросил Сергея Петровича:

— Дядь Сереж, а ты что — выпиваешь?

— Да лан, Петь, — испугался Сергей Петрович, — какое выпиваешь? Так, рюмочку, по-стариковски.

— Петрович, ты смотри, — сказал Петя, заходя в квартиру и внимательно осматривая все вокруг. — Тут дело такое. По статистике одинокие пенсионеры спиваются очень быстро — буквально за несколько месяцев. Это когда они пьют всю жизнь — тут уже понятно. А вот если не пили, как ты, а потом начинают — там все очень печально и очень быстро. Петрович, — сказал Людмилыч, и взгляд у него стал очень серьезный, — ты мне честно скажи — у тебя проблемы? Ты же мне реально родной человек. Я помогу, если что.

— Петь, да никаких проблем, — испугался Сергей Петрович, причем больше всего он испугался того, что Людмилыч расскажет все его сыну.

— Я выпиваю баночку пива перед телевизором и баночку пива перед сном. И все, — объяснил Сергей Петрович. — Ну и еще… В выходные также выпиваю пару рюмок коньяка. И все, Петь, больше ничего.

— Ну, хорошо, — с сомнением в голосе сказал Петя. — Петрович, ну правда. Я же знаю. Никогда не пившие холостяки обычно спиваются за несколько месяцев. Извини, что я тебе это говорю, но это же правда.

— Петь, ну брось, — сказал Сергей Петрович, — я же все понимаю. Одна рюмка, одна банка, все под контролем.

— Ну, смотри, — опять сказал Петя, но было понятно, что он этой ситуацией всерьез обеспокоился.

После визита Людмилыча Сергей Петрович как бы и опомнился. Нет, полулитровая банка пива за телевизором и такая же банка на ночь никуда не делись, однако он перестал выпивать днем в выходные, а рюмку коньяка чисто «отлакировать» позволял себе максимум по субботам.

Потом позвонила Вика. Которая рассказала, что Элина подала на нее в суд за незаконное увольнение. И что Сергею Петровичу, конечно, можно не беспокоиться, дело-то плевое, а у нее есть хороший адвокат, но его могут вызвать в суд для дачи показаний.

У Сергея Петровича от этого разговора что-то сжалось внутри. Он не понимал, что вообще происходит, как такое вообще может происходить. Он ни в чем не виноват, он ничего не сделал. Он относился к этой женщине со всей душой, а вот теперь — суд? Он свидетель? И чуть ли не обвиняемый?

После разговора с Викусей Сергей Петрович первый раз в жизни напился по полной программе. Ему надо было как-то это все заглушить в своей голове, поэтому он сначала буквально залпом выпил две банки пива, потом выпил рюмку коньяка, потом еще одну, потом еще…

Он заснул на диване перед телевизором. Ночью ему стало плохо, но он добежал до ванной, где его рвало. Ему пришлось сидеть на краю ванны рядом с раковиной, потому что отойти он не мог — его рвало снова и снова.

Утром он проснулся, дрожа всем телом: он так и сидел на краю ванны, положив голову на руки, лежащие на краю раковины.

Состояние его было ужасным. Похмелье, стыд, гадостное ощущение от того, что ему теперь предстоит какой-то суд, — он не мог это пережить, поэтому пошел к холодильнику, достал одну банку пива, выпил, достал вторую, выпил, а когда в голове приятно зашумело и стало отпускать — отправился спать.

Впрочем, Вика следующие пару недель больше не звонила, а Сергей Петрович боялся сам ей набрать и спросить, как и что.

Он вроде более или менее привел себя в порядок: немного убрался в квартире, стал ходить на прогулки и строго-настрого запретил себе пить коньяк. По будням. Можно в пятницу, сказал он сам себе, но немножко, пару рюмок. И в субботу. А в воскресенье — ни-ни.

Следующие два месяца прошли относительно спокойно. Викуся не звонила, Сергей Петрович более или менее успокоился и стал бороться сам с собой, однако с переменным успехом. Двух банок пива ему уже не хватало, но он изобретал различные ухищрения, чтобы не превышать дозу: первую банку пил не сразу, а оттягивал на полчаса, вторую банку выпивал непосредственно перед отходом ко сну.

Однако в выходные все чаще терял контроль и так «лакировал» коньячком, что чувство похмелья для него уже стало привычным и даже родным. Но он при этом знал, что начинать день с пива — это быстро закончится очень плохо, поэтому даже с похмелья старался держаться до вечера: выпивать с утра или даже в обед — последнее дело, твердо говорил он сам себе, и это до поры до времени помогало.

Как-то раз Людмилыч заехал в субботу вечером и застал Сергея Петровича во всей красе: тот выпил пива, выпил несколько рюмочек коньяка, отупело сидел в халате перед телевизором и дверь открыл буквально на автопилоте — он даже не предположил, что там может быть Людмилыч.

Петя обстановку быстро оценил, сказал, что заскочил, только чтобы договориться на завтра, — он на самом деле привез очередную пару бутылок коньяка, но быстро понял, что оставлять их нельзя, — так что он, мол, поедет, а завтра заедет в одиннадцать утра и они вместе поедут в магазин обновить одежку.

— Отлищно, Петь, — нетвердо ответил Сергей Петрович и понадеялся, что Людмилыч ничего не заметил.

А он, конечно, заметил. И очень расстроился.

На следующий день Сергей Петрович был во вполне приличном виде: после визита Людмилыча он продолжать банкет не стал, сразу лег спать и утром был практически без похмельного синдрома.

Они поехали в торговый центр, погуляли по магазинам, что-то прикупили Людмилычу, что-то прикупили Сергею Петровичу: тот ничего особо покупать не хотел, но протестовать против рекомендаций Пети не стал и покорно оплатил то, что тот ему выбрал.

После шопинга Людмилыч привез Сергея Петровича к нему домой, помог разгрузить покупки и напросился на чаек.

За чаем он завел разговор, которого Сергей Петрович и боялся.

— Дядь Сереж, — почти сразу сказал Петя, не тратя время на пустые разговоры, — ты же знаешь, что ты мне как отец.

— Да, Петь, конечно, — подтвердил Сергей Петрович, — знаю. И ты мне как сын.

— И Андрей мне как брат, — продолжил Петя, по-прежнему не глядя в лицо Сергею Петровичу.

— Еще бы, — кивнул Сергей Петрович, — вы же с детства дружили.

— Дядь Сереж, — тут Петя посмотрел ему прямо в глаза. — А я могу с тобой говорить вот совсем прямо?

— Конечно, можешь, — грустно сказал Сергей Петрович, которому стало невыносимо стыдно.

Причем стыдно за себя — потому что он такого человека, как Людмилыч, довел до этого разговора. Он знал, что Петя должен это все сказать, и он не понимал, почему он сам не мог как-то со всем этим справиться и почему вообще до такого дошло.

— Дядь Сереж, — сказал Петя, глядя ему прямо в глаза, — я же тебе говорил. Одинокие пенсионеры, которые раньше не пили, спиваются очень быстро. Буквально за несколько месяцев. Ты же раньше вообще практически не пил, правильно?

— Да вообще всю жизнь не пил, — подтвердил Сергей Петрович, глядя на скатерть на столе.

— Но сейчас-то выпиваешь?

— Да, выпиваю, — признался Сергей Петрович.

— Сколько?

— Две банки пива в будни, — сказал Сергей Петрович, решив не врать, — а в выходные после пива — еще коньяка. Пару рюмок. Иногда не пару. Иногда полбутылки. Или больше.

Он замолчал.

Людмилыч тяжело вздохнул. Он не хотел затевать этот разговор, но он не мог оставить эту ситуацию развиваться в том направлении, окончание которого он хорошо себе представлял.

— Дядь Сереж, — сказал Людмилыч, — мы с этим должны что-то сделать. Я же врач, ты знаешь. Это будет развиваться быстро и чем дальше, тем хуже. Сейчас-то мы об этом можем поговорить, и ты это поймешь. А пройдет несколько месяцев — и уже разговаривать будет бесполезно.

— Да ладно, Петь, о чем ты говоришь? — испугался Сергей Петрович. — Я же не алкаш какой-то. Я же никогда не пил!

— Я знаю, о чем я говорю, Петрович, — грустно сказал Людмилыч. — Я же сам по этому делу — большой спец. Но я выпиваю с юности. Я сам чуть не стал алкашом. Но вовремя остановился. Но я все признаки знаю, понимаю и чую. Дядь Сереж, у тебя все плохо, честно.

Петя отвернулся, и Сергею Петровичу показалось, что у Людмилыча даже показалась слеза. И он от этого еще больше испугался.

— Давай мы с этим что-то сделаем, — через некоторое время сказал Петя, сглотнув комок в горле. — Там же все не так уж и сложно.

— А что мы можем сделать? — устало спросил Сергей Петрович, который действительно готов был что-то предпринять.

— Нужны четкие рамки, контроль, — сказал Людмилыч, который, судя по всему, снова взял себя в руки. — Знать свои границы, не превышать ни под каким видом никогда.

— Я готов, — пообещал Сергей Петрович.

— Лучше всего, — сказал Людмилыч, — вообще не пить. Но ты же не сможешь?

— Не смогу, — честно признался Сергей Петрович, — иначе проще повеситься. Ты же знаешь эту историю, я ее все пережить не могу…

— Знаю, — сказал Петя, — знаю. Так я и не говорю, что надо все бросать. Просто держать в рамках, выполнять четкие правила. Если получится — все будет нормально. Не получится — все, проблему надо будет решать по-другому.

Сергей Петрович поежился. По-другому — это типа кодироваться, зашиваться и прочая дрянь для алкашей? Неужели он — алкаш? И Петя тогда Андрею расскажет, а это будет просто катастрофой. Ну и как отец перед сыном может оказаться алкашом, как?!!

— Я все сделаю, Петь, — убежденно сказал Сергей Петрович. — Я понимаю проблему, осознаю. Скажи, как мне это решать.

— Хорошо, — обрадовался Петя. — Давай так, дядь Сереж. Две банки пива. Только две — больше ничего. Ни под каким видом больше. Не спится — засыпать так. Что-то тревожит — не волнует. Одна банка перед телевизором, одна на ночь. Если в этих границах останешься — будет нормально. Про коньяк — забудь, выходные не должны отличаться от будней, иначе в выходные начнется запой. Договорились?

— Да, Петь, — сказал Сергей Петрович, — я все понял. Только две банки, и все. Там в шкафчике еще бутылка коньяка осталась — забери ее от греха.

— Заберу, — ответил Петя, — заберу.

Он подошел к шкафчику, открыл дверцу и забрал оттуда полную бутылку коньяка и наполовину початую.

— Дядь Сереж, — сказал он очень грустно, подходя к Сергею Петровичу, чтобы попрощаться, — ну ты держись, а? Если что — мне сразу звони. В любом случае звони, я же свой, я помогу, ты, главное, мне сразу звони.

У Сергея Петровича на глаза навернулись слезы. Он очень любил Петю, ему было страшно стыдно из-за того, что Пете пришлось затеять весь этот разговор.

— Я все понял, Петь, — сказал он почти шепотом. — Все будет нормально, я все понял.

Следующие два месяца Сергей Петрович был практически молодцом. Банка пива перед телевизором, банка пива на ночь — он к этому даже привык, и организм уже не требовал продолжения банкета. Особенно когда он перестал в выходные «лакировать» свое состояние коньяком, которого уже не было.

Он уже забыл, что такое похмелье, за квартирой более или менее следил, и казалось, что все снова налаживается.

Потом его вдруг стала доставать соседка по имени Полина. Это была сухопарая дама одних с ним лет, которая раньше еле-еле здоровалась, а потом вдруг неожиданно стала при встрече с Сергеем Петровичем расплываться в улыбке, вступать в разговоры, и ему было совершенно непонятно, что ей вообще нужно. А Полина вела себя очень напористо: подкарауливала его у лифта или у подъезда, спрашивала, как жизнь, начинала рассказывать про своих внуков — в общем, очень утомляла.

Как-то раз в пятницу вечером, памятуя о том, что Полина его обычно чаще всего вылавливала в субботу утром, Сергей Петрович специально набрался по полной программе. Для дела, как он сказал сам себе. Специально сходил в магазин и долго стоял у отдела с коньяком, чтобы купить себе какую-нибудь бутылочку. Но с этим были большие сложности. Раньше ему коньяк привозил Людмилыч, и это был очень дорогой и очень качественный коньяк. А в магазине даже что-то невнятное стоило семьсот-девятьсот рублей, а тот коньяк, который привозил Петя, стоил настолько запредельных денег, что Сергей Петрович был просто в шоке.

В результате он купил маленькую бутылочку какого-то кизлярского коньяка, дома попробовал рюмку и долго кашлял, потому что смесь креозота со спиртом в пищевод проходить отказывалась насмерть, ну и в конце концов, памятуя о грядущей встрече с Полиной, Сергей Петрович буквально залпом выхлебал этот лесоповал, упал в постель и мгновенно заснул, а на следующий день, выйдя на улицу и встретив Полину, аккуратно дыхнул на нее кизлярским перегаром — и полностью угадал: Полина совсем опешила и больше к нему никогда не подходила.

«А и славно», — подумал Сергей Петрович, но решил, что с коньяком надо что-то делать: Людмилыч шефство прекратил, так что с коньяком надо как-то разбираться самому. О том, что он обещал Людмилычу больше не пить коньяк, Сергей Петрович забыл совершенно. Обещать-то он обещал, в будни четко держался на двух банках, а уж в выходные — в выходные, твердо сказал сам себе Сергей Петрович, я могу расслабиться.

Он в конце концов нашел какой-то не самый противный коньяк средней ценовой категории, каковой у него шел в ход в выходные. Сначала только в субботу, потом в пятницу и субботу, а затем в пятницу, субботу и воскресенье. Зато в остальные дни Сергей Петрович выпивал только две банки пива и считал, что ведет совершенно трезвый образ жизни.

Правда, одевался он уже черт знает как, к Толику не ходил бог знает сколько времени, питался непонятно чем, но его это уже все мало волновало. Ему было главное — получить свои пару баночек и застыть в легкой эйфории перед телевизором, представляя, как все хорошо могло бы быть в его жизни. Но в выходные он отчетливо осознавал, что в его жизни, в общем-то, ничего хорошего-то и не было, а заглушить эту сверлящую мозг мысль можно было только с помощью коньяка.

Нельзя сказать, что Сергей Петрович не понимал, куда он скатывается, и не пытался бороться со своими новыми явно пагубными привычками. Несколько раз, когда в субботу или в воскресенье утром он просыпался с сильным похмельем и больной головой, он сам с собой проводил серьезный разговор и сам себе обещал что-то с этим сделать. Ну, например, не пить неделю вообще. Или даже месяц. Или не пить в будни и пить только в выходные.

Причем у него это даже какое-то время получалось — например, не пить до пятницы. Ну, то есть один раз получилось — он смог, сдюжил, но помнил только то, каких трудов ему стоило дотянуть до пятницы. И на этом будничная трезвость закончилась: это было нереально.

Потом он прочитал большую статью о том, что самый алкоголизм — это когда пьешь один. И тогда Сергей Петрович дал себе страшную клятву о том, что один он больше пить не будет. И тут сразу встал вопрос, а с кем он вообще может выпить. Людмилыч отпадал по вполне понятным причинам. А больше он толком никого не знал.

От отчаяния Сергей Петрович познакомился во дворе с известным в районе алкашом Николаичем. Тот, когда с ним заговорили на предмет выпивки, повел Сергея Петровича в магазин, заставил купить пару бутылок какой-то безусловной мерзости, потом дома у Сергея Петровича Николаич после полбутылки просто отрубился со всеми сопутствующими атрибутами, которые потом пришлось убирать, ну и Сергей Петрович решил завязывать с такими компаниями.

Потом он начал вводить моратории на употребление спиртного. И эта история у Сергея Петровича какое-то время срабатывала. Он сам себе сказал, что если, например, в пятницу или в субботу превышает дозу и утром просыпается с похмельем — все, месяц не пьет ни капли.

И он это и правда выполнял, причем во время моратория в какой-то момент о выпивке даже и не вспоминал — тут, видимо, сказывалась вполне трезвая предыдущая жизнь.

Однако после моратория Сергей Петрович снова входил в эти алкогольные дебри, которые с переменным успехом длились месяц, два, а после этого снова приходилось объявлять мораторий из-за перебора.

В определенный момент моратории сначала стали заканчиваться раньше, чем следовало, а потом и вовсе все эти «моратории» перестали жить даже сутки.

Тогда Сергей Петрович перешел на клятвы. Серьезные. Из серии, что он умрет, если после субботней пьянки в течение месяца что-то выпьет. Первые два месяца срабатывало. А потом выпил — и не умер. Дальше такое уже не срабатывало.

После этого Сергей Петрович начал клясться самыми дорогими ему людьми — сыном Андрюшей и его дочками, внучками. Некоторое время срабатывало. И Сергей Петрович сам себе говорил, что такими вещами не шутят, и сам пугался того, что может нарушить подобную клятву. Ведь это Андрюша, говорил он сам себе, и внучки. Ну как ты можешь?

Но в очередной раз были плохое настроение и депрессия, Сергей Петрович начинал прекрасно понимать, что все эти клятвы — фигня собачья, так что снова начинал выпивать, ненавидя себя, но одновременно утешая, что оно все ничего не значит, что любые клятвы — это все полная ерунда.

Две банки пива — это он продолжал выдерживать, однако выяснил, что можно покупать банки и по литру. А когда и их стало не хватать — пластиковые бутылки по полтора литра. Ну да, там пиво совсем кошмарное — очаковский бородатый мужик, — но ведь покупается уже не из-за пива как такового.

Как-то раз в субботу утром Сергей Петрович с дикой головной болью проснулся от довольно мерзкого сна, где он на потеху публике без штанов плавал в каком-то болоте.

В его постели пахло очень неприятно, он откинул одеяло и увидел, что описался во сне: на простыне расплывалось пятно, все было очень мокрое и неприятное. И вот тут Сергей Петрович расплакался от унижения. Как же так?!! Это он себя довел до такого? Зассанный старик в зассанной постели?!! Что это вообще такое?!!

Происшествие на него сильно повлияло. Он сделал генеральную уборку, из дома выкинул все алкогольные напитки и твердо дал себе клятву завязать. Аж три недели клятву выдерживал: смотрел телевизор, читал книги, звонил Андрюше, приглашал в гости Людмилыча, Викусю — они приезжали и радовались тому, что Сергей Петрович такой боевой и воодушевленный.

Через месяц он в очередной раз посмотрел на себя — старика, сидящего в тренировочных штанах перед телевизором — и, не в силах сдерживаться, отправился в магазин и накупил себе пива и коньяка.

Он понимал, что Петя был прав. Что у него это все развивается намного быстрее, чем у обычных алкашей, которые начинают пить совсем в другом возрасте. Но он все время испытывал состояние полнейшего разочарования в самом себе, во всей своей жизни, и справляться с этим помогал алкоголь. Впрочем, Сергей Петрович признавал, но размен-то был неравнозначный. Та пара часов эйфории вечером оборачивалась потом целым днем болезненного и подавленного состояния на следующий день. Он сам себя спрашивал, стоит ли овчинка такой выделки, сам себе отвечал, что не стоит, но вечером не мог не выпить.

А Людмилыч хотя и планировал следить за ситуацией, но в своей клинике вдупель разругался с главврачом, перешел в другую клинику, где его ценили и платили больше, но Людмилыч туда ездил два с половиной часа утром и три с половиной часа вечером. Так что визиты к Сергею Петровичу он совсем забросил — это было нереально.

Следующие полгода Сергей Петрович провел как во сне. По будням с утра он только и ждал вечера, чтобы выпить свою первую банку пива — это уже была полуторалитровая бутылка. С пятницы по воскресенье он уже не так налегал на пиво, но там уже оттягивался коньяком, и если его этот крепкий алкоголь не срубал в восемь вечера, то в десять вечера Сергей Петрович наблюдал себя в зеркале — пьяного старика ужасного вида, — но его, однако, это не ужасало, а наоборот, как-то приводило в гармонию с самим собой: он себя все время чувствовал ужасно и его вид в зеркале его состоянию соответствовал на все сто.

Он устал от себя, он устал от жизни, он устал от этого состояния. Он уже хотел закончить со всем этим. Не то чтобы он хотел умереть, но его вполне устраивало состояние алкогольной эйфории — пускай за это и приходилось потом платить целым днем похмельного состояния. В пьяных мечтах он женился на Элине, они ездили по всему свету, жили в отличных гостиницах, питались в шикарных ресторанах. Все это у Сергея Петровича проносилось в голове в виде журнальных иллюстраций, потому что он никогда не ездил по миру и не жил в отличных гостиницах.

И каждый раз по утрам он понимал, насколько низко он опустился и что, пожалуй, дороги обратно уже нет. Ну, помру и помру, думал Сергей Петрович обреченно и уже, пожалуй, даже и хотел это все приблизить, потому что жить ему было не для кого, а для самого себя он жить уже точно не хотел.

Людмилыч тем не менее помнил, что ему надо хоть как-то контролировать ситуацию, поэтому как-то раз в субботу позвонил в дверь с утра. Сергей Петрович уже и забыл, что Людмилыч к нему заезжает, поэтому решил, что это почтальон, так что открыл дверь во всей красе: в халате, с перегаром, с красными глазами и трясущимися руками.

— Петрович, — грустно сказал Людмилыч, увидев эту картину, — я звоню Андрею.

— Звони, Петь, — устало сказал Сергей Петрович, — звони, надо меня спасать. Давайте меня спасать.

Андрей позвонил через три часа и совершенно ровным голосом сказал, что он прилетит на несколько дней, потому что в конторе возникли дела в Москве. Спросил, что привезти, сказал, когда примерно приедет, и распрощался.

Сергей Петрович, осмотрев квартиру после разговора с сыном, понял, что надо действовать. И в нем действительно проснулись какие-то силы. Он сделал генеральную уборку, обновил продукты в холодильнике, перестелил белье в Андрюшиной комнате, вечером не стал пить даже пиво, а просто посмотрел канал «Культура» и попытался заснуть. Без алкоголя засыпалось очень тяжело, но Сергей Петрович понимал, что тут вариантов никаких нет. Заснул к четырем утра, причем все время просыпался.

Андрей приехал ближе к вечеру. Сергей Петрович до этого сбегал в магазин, купил салатики, курочку и все такое.

Зашедший в дверь Андрей крепко прижал к себе Сергея Петровича и некоторое время не отпускал. Для него это было не свойственно, и Сергей Петрович приготовился к тяжелому разговору. Однако Андрей, отпустив отца, просто прошел в свою комнату, открыл чемодан и стал переодеваться.

Сергей Петрович за это время накрыл на стол, поставил разогреваться курицу и стал ждать сына. Он понимал, какой разговор его ждет. От этого было нестерпимо стыдно. Совершенно нормальная ситуация, когда отец выговаривает сыну, но когда все совсем наоборот — это ужасно. Но он понимал, что деваться некуда. Он просто сидел и ждал, что ему скажет Андрюша.

Сын с дороги пошел принять душ, потом надел спортивный костюм и пришел на кухню ужинать. Выражение его лица было совершенно обычным, никаких признаков гнева или каких-то других эмоций Сергей Петрович не обнаружил. Но он прекрасно помнил, что его сын, в отличие от шумного и очень эмоционального Людмилыча, характером был похож на Софью Петровну, так что добиться от него каких-то эмоций было довольно сложно.

В предыдущие свои приезды Андрей обычно привозил пластиковую бутылочку коньяка или виски из магазина Duty Free. В этот раз ожидаемо он ничего такого не привез, так что Сергей Петрович заварил чайничек чаю и они его за ужином пили.

Вопреки ожиданиям сын не стал заводить разговор на грустную тему. Наоборот, он даже не стал спрашивать, как у отца идут дела, а начал рассказывать, как дела идут у него и его семьи. Показывал фотографии внучек, советовался по поводу устройства площадки для барбекю у себя на участке — в общем, все происходило совсем не так, как Сергей Петрович ожидал. Он думал, что сын затеет разговор о том, что ему надо лечиться, закодироваться и так далее, и у него при мысли о подобных разговорах начинало нестерпимо гореть лицо, однако сын эту тему не затрагивал вообще никак. И Сергей Петрович потихоньку начал успокаиваться. Он вдруг даже подумал, что, может, Людмилыч Андрею-то и не позвонил, а это просто так совпало! Тем более что Андрей вскользь проронил в разговоре, что завтра уйдет по делам.

Впрочем, это представлялось почти невероятным, Сергей Петрович знал, что Людмилыч Андрею обязательно сразу же позвонил.

Они хорошо посидели, потом Андрей сказал, что ему надо ложиться спать — джетлаг и все такое. А завтра, напомнил он, ему надо будет отойти по делам.

Сергей Петрович проводил сына в его комнату, пожелал спокойных снов, пошел на кухню убирать со стола, убрался, помыл посуду и в некоторой задумчивости отправился спать.

Когда он лег в постель, ему нестерпимо захотелось что-то выпить, но он так на себя разозлился от этой мысли, что был готов уже полоснуть себе ножом по руке или сделать еще что-нибудь из этой серии, потому что уж при сыне снова сорваться — это было уже за гранью возможного даже в его нынешнем состоянии. В результате он проворочался полночи на кровати, но, в конце концов, заснул тревожным сном.

Утром Андрей встал рано, сделал им очень вкусную яичницу с ветчиной. Сергей Петрович снова заварил чай, они позавтракали, опять долго сидели и болтали о жизни семьи сына в Штатах, а потом Андрей, как и говорил вчера, отправился по делам. Он сказал, что вернется часа через два-три.

Сергей Петрович не знал, чем себя занять, поэтому стал снова наводить порядок в доме — там было что поделать. Через полчаса позвонил Людмилыч и стал спрашивать, как вообще дела. Сергей Петрович сказал, что Андрей приехал, все в порядке, они вчера поужинали, а теперь Андрей отправился по своим делам. Никакой обиды на Людмилыча Сергей Петрович не чувствовал, наоборот, он понимал, что если бы не Людмилыч — он бы вообще пропал. Поэтому распрощались они тепло, и Людмилыч сказал, что, скорее всего, завтра вечерком заглянет.

Кеша

Андрей вернулся только через пять с половиной часов. Практически перед ужином. Он позвонил в дверь — ключей у него не было. Сергей Петрович открыл, сын зашел в квартиру, улыбаясь, а под пальто у него топорщился какой-то бугорок.

Андрей расстегнул пальто — там у него за пазухой оказалась маленькая пушистая собачка с глазками-бусинками.

— Знакомься, — сказал Андрей, аккуратно достал собачку и поставил ее на пол. — Это Кеша. Порода — померанский шпиц. Его вообще зовут что-то там Иннокентий Эдуард Арнольд Пятый — ну, заводчики такое любят, но я думаю, что просто Кеша вполне подойдет.

Собачка была малюсенькая, размером с большую кошку. Очень пушистая, рыжеватой расцветки. Мордочка у нее была симпатичная и веселая, а когда собачка раскрывала пасть и высовывала язык, казалось, что она улыбается.

— Да как же это, что, — растерянно пробормотал Сергей Петрович, не зная, что на это вообще сказать. — Да я же никогда… У меня не было животных никогда, ты же знаешь...

В этот момент Кеша подошел к Сергею Петровичу, встал на задние лапки и положил передние лапки ему на ноги. При этом песик высунул язык и как бы заулыбался. И так он смотрел своими глазками-бусинками на Сергея Петровича, что тот совершенно автоматически наклонился, подхватил собачку двумя руками, поднял и прижал к груди. Кеша радостно лизнул пару раз Сергея Петровича в щеку, тот ощутил, как под его руками в маленьком тельце быстро-быстро стучит сердечко, и понял, что вот теперь его никакая сила не заставит расстаться с этим песиком. «Он теперь со мной, — подумал Сергей Петрович, — он теперь будет со мной, я буду его оберегать».

— Ну, — обрадовался Андрей, — я смотрю, вы прям сразу и подружились. Пап, я знал, что тебе Кеша понравится, я сам как его первый раз увидел, так и захотел забрать со мной, в Штаты.

— Андрюш, подожди, — сказал Сергей Петрович, находясь в некотором смятении чувств, продолжая держать Кешу на руках. — Да, песик очень славный. Но это же большая ответственность! А где он будет спать, чем его кормить? Я же ничего не знаю.

— Пап, не волнуйся, я все выяснил, — сказал Андрей, снимая пальто. — Я с заводчицей долго разговаривал, она мне дала все материалы, также сейчас к нам едет с курьером комплект того, что нужно на первое время: лежанка, игрушки, корм, щетки для вычесывания и все такое. Я все оплатил, в течение часа привезут.

— А как же… — растерянно спросил Сергей Петрович, — а как я с ним…

— Пап, — уверенно сказал Андрей, — все будет нормально. У нас что там сегодня на ужин?

— Я купил говядину по-французски, — сообщил Сергей Петрович, — с сыром. Вкусно, я раньше покупал.

— Ну, — сказал Андрей, — тогда пошли есть говядину по-французски. И кормить нашего нового члена семьи.

Сергей Петрович хотя поначалу и не очень уверенно чувствовал себя в качестве владельца такого симпатичного песика, но сразу развел бурную деятельность по защите интересов Кеши. Сначала Сергей Петрович заявил, что Кеша должен сидеть с ними за столом на стуле. Для этого он притащил целую стопку книжек и даже водрузил их на стул, но Андрей на это заметил, что получается слишком высоко и Кеша оттуда может упасть. Сергей Петрович от этой мысли пришел в ужас и согласился с тем, что лучше Кеше что-нибудь положат на тарелку, которая стоит на полу.

Для песика он выделил небольшую салатную миску из шикарного сервиза, который в свое время привез из единственной за всю жизнь зарубежной командировки в Монголию. Этот сервиз стоял в шифоньере, и его доставали только на какие-то вот прям совсем праздники-суперпраздники и юбилеи, так что сервиз в полном составе счастливо прожил лет тридцать, и Андрей очень удивился тому, что Сергей Петрович, ни минуты не задумываясь, достал из сервиза эту миску и поставил ее перед Кешей.

— Может, какая пластиковая миска есть? — спросил он у отца, но Сергей Петрович на это ответил, что из пластиковой в его доме Кеша есть не будет, потому что пластик — он вредный и что-то там выделяет.

Андрей с этим спорить не стал, но тут Сергей Петрович заметил, что курьер пока так и не приехал, уже ужин, а чем кормить собачку — они не знают. Андрей на это ответил, что проблема решаемая: заводчица ему дала памятку, там все написано. Если нет специального корма, то щенка можно кормить обычной едой, но строго определенной. Вот, сказал Андрей, доставая длинный список, тут все изложено.

Сергей Петрович побежал за специальными очками для чтения, надел их и начал изучать документ.

— Нежирное вареное мясо без костей, — прочитал он, — вареная морская рыба без костей, вареные яйца, нежирные кисломолочные продукты, некоторые виды каши, протертые овощи, кроме капусты, свеклы и картофеля.

— Ну, — спросил Андрей, — что-то из этого есть?

— Куриные ножки есть, — ответил Сергей Петрович, старательно изучая содержимое холодильника, — кефир есть, овсянка есть, но ее вроде нельзя.

— Давай тогда куриные ножки, — предложил Андрей. — И яйцо.

— Ножки должны быть без костей, — категорично заявил Сергей Петрович. — Так написано.

— Ну так давай снимем мясо с костей и сварим, — предложил Андрей.

Мясо с костей двух куриных ножек они вдвоем снимали двадцать минут. Оба перемазались, кухонный стол потом пришлось долго отчищать, но справились. Довольный Сергей Петрович загрузил мясо курицы в кастрюльку с водой и поставил на огонь, но потом вдруг вспомнил, что не знает, сколько это все варить. Андрей снисходительно сказал, что для решения всех проблем на свете есть Google, поискал всякие рецепты, но оказалось, что как варить ноги с костями — все знают, а как без костей — рецептов не было.

Они занялись варкой, негромко споря, а Кеша, сидя на полу рядом с выделенной ему красивой миской, за ними внимательно наблюдал и ждал, чем это все закончится. Андрей прочитал в Интернете, что мясо курицы надо тыкать, чтобы определить готовность, они вдвоем с отцом начали тыкать мясо вилкой, но, так как не было понятно, какую реакцию от курицы они должны получить, толку от этих тыканий не было совсем.

Наконец минут через сорок Андрей волевым порядком объявил, что курица готова. Они осторожно достали мясо и положили на отдельную тарелку. Мясо было слишком горячее, чтобы предлагать Кеше. Тогда Сергей Петрович предложил принести из спальни вентилятор, чтобы мясо охладить. Андрей посчитал это хорошей идеей, тогда Сергей Петрович помчался за вентилятором, принес его, подключил, включил, ну и процесс пошел — правда, с кухонного стола при этом сдуло с десяток самых разнообразных предметов, но на это уже никто не обратил ни малейшего внимания, потому что надо было прежде всего накормить Кешу.

Когда мясо остыло, его торжественно положили в миску собачке, предварительно порезав мясо на мелкие кусочки. Также им удалось довольно быстро сварить яйцо и охладить его холодной водой — яйцо также поставили перед Кешей в другой плошке.

— Стоп, — сказал Андрей. — А воду-то мы забыли?

— У меня нет нормальной воды, — испугался Сергей Петрович. — Я сам пью из водопровода или из чайника.

— Ну так давай и Кеше нальем, — предложил Андрей.

— С ума сошел? — вытаращил глаза Сергей Петрович. — Чтобы песик травился этой водой? Ну уж нет. Я сбегаю в магазин, куплю.

— Пап, пап, — сказал Андрей, — ну давай без фанатизма. У тебя же в чайнике кипяченая вода есть?

— Есть, конечно, немного, но есть.

— Ну и налей ему в плошку, нормально будет.

Сергей Петрович был в больших сомнениях по поводу того, что даже кипяченая вода для Кеши будет полезной, но деваться было некуда: он взял еще одну плошку из монгольского набора (тот на самом деле был китайский, просто продавался в Монголии) и налил туда кипяченой воды.

Песик с удовольствием скушал немного вареного мяса из куриных ножек, вареное яйцо осилил целиком, попил водички и посмотрел на Сергея Петровича вопросительным взглядом.

— Спать хочешь, Кешенька? — засуетился Сергей Петрович. — Сейчас мы тебе это устроим, сейчас.

Он помчался в спальню, расстелил постель, достал из шкафа красивый плед, который очень любила Софья Павловна, сделал из этого пледа гнездышко и водрузил его рядом со своей подушкой. Потом принес туда Кешу, уложил в гнездышко и посмотрел, насколько песику это понравится. Кеша немного повозился в пледе, покрутился, затем явно устроился с комфортом, посмотрел на Сергея Петровича с благодарностью, закрыл глаза и затих.

— Я скоро приду, — сказал Сергей Петрович.

Потом вдруг неожиданно быстро наклонился и поцеловал Кешу в макушку. Тот в ответ снова лизнул его в щеку. Собачка пахла каким-то приятным шампунем. Сергей Петрович после этого погладил Кешу по боку, но тот уже никак не отреагировал, потому что уже спал.

Когда Сергей Петрович вернулся на кухню, голодный Андрей сидел за столом и скучал. Увидев отца, он воодушевился и спросил:

— Пап, а как там мясо по-французски?

— Ой, — виновато сказал Сергей Петрович, — совсем забыл.

Он достал из холодильника мясо, разогрел на сковородке, выложил на тарелки салаты, и они наконец поужинали.

Разговоры за ужином были задушевные: Сергей Петрович делился своими планами по устройству Иннокентия — он так стал называть собачку за глаза, — ну и Андрей его в этом вполне поддерживал. Однако в какой-то момент, уже в конце ужина, Андрей вдруг посерьезнел и сказал:

— Пап, ты же понимаешь, это живое существо. С ним нужно гулять — желательно три раза в день.

— Три раза в день — отлично, я готов, — совершенно искренне ответил Сергей Петрович. — Так-то меня на улицу не выгнать, а с Кешей — никаких проблем.

— Ну и кроме того, — сказал Андрей и отвел было глаза в сторону, но потом посмотрел отцу прямо в глаза, — ты же понимаешь, что это — маленькая собачка. Если на нее случайно наступить или сесть — она умрет.

Сергей Петрович оцепенел. Он помнил, в каком состоянии он иногда расхаживал по квартире. В этом состоянии он запросто мог сесть даже на крокодила или бегемота. И от этой мысли он пришел в ужас.

— Андрюш, — сказал он, — я что — не понимаю? Прекрасно понимаю. Больше ничего такого не будет. Все будет в порядке.

— Я просто к тому, — как-то нехотя сказал Андрей, — что если вдруг ты почувствуешь, что не справляешься, тогда позвони Людмилычу, он собачку куда-нибудь пристроит. Прости, пап, но я должен был это сказать.

— А я Кешу никому не отдам, будь уверен, — очень спокойно сказал Сергей Петрович, у которого перед глазами был песик, который при первом знакомстве ему поставил на ноги лапки и заулыбался и который сейчас лежал в его постели в пледе, который он сам ему постелил, — все будет хорошо, Андрюш, все будет хорошо.

— Ну и здорово, — ответил Андрей, которого явно обрадовала уверенность Сергея Петровича. — Пап, там завтра Петька хотел заехать на ужин, ну и посмотреть на Кешу — ты не против?

— Я сто процентов за, — сказал Сергей Петрович. — Андрюш, Людмилыч — он мне тут самый близкий человек после тебя. Я и не знаю, как справился бы, если бы не он.

— Петька — он да, — ответил сын, — он… я даже и не знаю, он — свой. Он надежный. Я ему безумно благодарен, но просто даже и не знаю, как могу это выразить.

— А ему точно ничего не надо говорить, — сказал Сергей Петрович, — он все это чувствует, я знаю.

После ужина уставший Андрей, который еще и боролся с джетлагом после перелета, отправился спать. Сергей Петрович пожелал сыну спокойной ночи и быстро побежал в спальню — ему хотелось проведать песика.

Кеша уютно устроился в колечке из пледа и спокойно спал, тихонько посвистывая носиком.

Сергей Петрович разделся, лег рядом и осторожно положил руку на собачку. Тельце Кеши было теплым и каким-то очень родным. Кеша, судя по всему, руку даже и не почувствовал, так что просто продолжал спать. Сергей Петрович некоторое время полежал, любуясь на песика, после чего как-то неожиданно быстро заснул. И снились ему луга с ромашками и одуванчиками, по которым беззаботно бегают маленькие пушистые собачки с глазками-бусинками, похожие, разумеется, на Кешу.

На следующий день Сергей Петрович проснулся довольно поздно и, еще в процессе пробуждения, подумал, что вчера ночью, что интересно, ему совершенно не хотелось выпить. Он открыл глаза и увидел, что Кеша не спит, а с интересом наблюдает за ним.

— Вот рука, — сказал Сергей Петрович и протянул Кеше пятерню.

— Аф, — сказал Кеша и явно в шутку попытался эту руку укусить.

— Ой, — тоже в шутку сказал Сергей Петрович и спрятал руку под одеяло.

Тогда Кеша выскочил из своего гнездышка, стал бегать по одеялу и в шутку делал вид, что он сейчас нападет на Сергея Петровича. Тот пришел в полный восторг и стал изображать, как он боится нападения бешеного пса по кличке Кеша…

Так прошел целый час. Пока в дверь спальни не постучался Андрей и не пригласил всех на завтрак.

На завтраке Сергей Петрович отказался от уже приготовленной яичницы с ветчиной, потому что сначала нужно накормить Иннокентия, а ему требуется каша, причем не манная, пшенная, перловая или овсяная.

Андрей недоуменно спросил, откуда он это все взял, но Сергей Петрович сказал, что он изучал Интернет, так что все хорошо знает. И он сейчас, сказал Сергей Петрович, быстро сгоняет в магазин и купит то, что нужно. Прежде всего рисовую кашу, которую Иннокентию можно.

Андрей с этим спорить не стал, но пока Сергей Петрович ходил в магазин, слопал свою порцию яичницы, чтобы не пропадала.

Сергею Петровичу, который вернулся домой с победой, то есть с рисовой кашей, на яичницу было наплевать. Он внимательно прочитал инструкцию, сварил кашу, охладил кашу, потом предложил ее Кеше. Песик кашу умял с большим удовольствием, после чего попросился на ручки к Сергею Петровичу — тот его посадил на колени и застыл в полной нирване.

Андрей посмотрел на эту картину, порадовался и сказал, что отправится в магазин — подготовиться к ужину.

Идя в магазин, Андрей думал о разговоре, который у него состоялся с Петей два дня назад, когда друг ему позвонил, рассказал о паршивой ситуации, в которой оказался Сергей Петрович, и признался, что ситуация уже довольно запущенная и он, Петя, сам виноват — надо было раньше сообщить.

— Но, просто, ты же понимаешь, — сказал тогда Петя, — Сергей Петрович очень просил тебе не говорить и вроде бы сам выкарабкивался, причем не один раз, но потом снова срывался. И я решил позвонить, когда понял, что сам он уже нипочем не справится.

Андрей сказал, что Петя ни в чем не виноват и что раз есть проблема, то надо подумать, как ее решать. Он скоро будет выезжать в аэропорт, но им хорошо бы заранее продумать план действий, потому что лично ему пока не понятно, что дальше делать.

Они тогда целый час обсуждали, что вообще с этим можно предпринять. Петя, как человек с медицинским образованием, объяснил Андрею, что алкоголизм тем и страшен, что никакой панацеи от этой заразы нет. Всякие зашиваемые ампулы легко выковырять, методы психологического воздействия, то есть кодировки, действуют на всех по-разному, причем как следует владеют этими методами очень немногие специалисты, лекарства, подавляющие тягу к алкоголю, имеют немало побочных эффектов, да и, кроме того, как проследить, будет ли алкоголик их вообще принимать. А таких клиник, как в Америке, и специальных поддерживающих терапевтических групп в России почти нет.

Вот и выходит, сказал Петя, что такими способами что-то можно сделать только в том случае, если пациент сам изо всех сил хочет избавиться от зависимости и у него есть еще какая-то сила воли. В данном же случае, увы, нет гарантии, что какая-то из видов терапии надежно сработает.

— Слушай, Петь, — сказал Андрей, — я это все более или менее знаю и понимаю. Поэтому и считаю, что нам надо действовать как-то по-другому.

— То есть как?

— То есть лечить причину, а не следствие, — сказал Андрей. — Ты же врач, ты же этот принцип отлично знаешь.

— Конечно, знаю, — подтвердил Петя.

— Почему папа начал пить? По какой причине?

— Да по той же причине, что и остальные одинокие старики, — от одиночества, — объяснил Петя.

Он не стал пока рассказывать про историю с Элиной. Это было личное дело Сергея Петровича, и Петя считал, что не имеет пока права об этом рассказывать.

— Они чувствуют себя никому не нужными, — продолжил Петя, — не умеют себя чем-то занять. При этом они знают, что им осталось уже недолго. Тоска, депрессия. А чем еще лечить такие вещи? Алкоголем. Те, кто выпивали всю жизнь и могут контролировать это дело, держатся довольно долго.

— А отец в жизни никогда не пил, — печально сказал Андрей.

— Именно, — подтвердил Петя, — и в таких случаях все развивается в плохую сторону довольно быстро. Я ему об этом говорил.

— А если устранить саму причину? — спросил Андрей. — Ну, чтобы он не жил один.

— Вот это как раз вполне может помочь, — ответил Петя. — Но только как это решить-то? Будешь забирать отца к себе?

— Петь, — сказал Андрей, — да я бы папу давно к себе забрал, если бы это было так просто. Но там есть две большие проблемы, я же с ним на эту тему разговаривал сразу после смерти мамы.

— Что за проблемы? — спросил Петя.

— Ну, первая — это он не хочет ехать в чужую страну, где чужой язык, где ему все чужое и так далее.

— Так это не особая проблема… — начал было Петя, но Андрей его прервал:

— Правильно, я ему все это говорил. Но там есть еще одна намного более серьезная проблема — он не может летать на самолетах. Он мне рассказывал про один полет в Сочи, куда он еле долетел, а потом он два года имел серьезные проблемы с психикой. И ты отца знаешь, он врать не будет.

— Надо же, — удивился Петя, — я ничего не знал.

— Так и я ничего не знал, — сказал Андрей, — он мне вот только во время того разговора рассказал.

— А что, можно только на самолете? — спросил Петя. — Должны же быть какие-то другие способы, в восемнадцатом же веке никакие самолеты не летали.

— Ну да, есть через моря-океаны, — ответил Андрей. — Я это все узнавал, изучал. Можно его отправить на круизном корабле, например, из Саутгемптона в Нью-Йорк. Стоит довольно дорого, но корабль огромный, комфортный, и по крайней мере проблем с качкой быть не должно. Но до Великобритании-то ему как добираться? Ну да, есть этот Eurostar Париж — Лондон. А туда как? Тоже на поездах? Поезд Москва — Париж, поезд Париж — Лондон, поезд Лондон — Саутгемптон, круизный лайнер Саутгемптон — Нью-Йорк? Это ж кругосветное путешествие для него. Без языка, да еще в таком нестабильном состоянии. Чтобы мне его сопровождать — это надо минимум на три недели с работы отпрашиваться, а меня сейчас никто не отпустит — сдача проекта, которым я руковожу. Оно, конечно, в крайнем случае что-то буду придумывать, но тут еще непонятно, он сам на это согласится или нет.

— Вот если бы он мог жить с кем-то, — вздохнул Андрей, — все могло бы наладиться. Может, женщину какую встретит — ну, я не знаю… Все лучше, чем одному.

Тут Петя понял, что дальше скрывать эту историю нет смысла, и рассказал про Элину.

— Ну и, кстати, — сказал он в конце рассказа, — это, судя по всему, как раз первым толчком-то и послужило. Он очень тогда переживал.

— Ну дела, — вздохнул Андрей. — То одно сегодня выясняю, то другое. Так что делать-то будем?

— Знаешь, — сказал Петя, — а ведь известно, что одинокие старики очень сближаются с домашними животными. Ну, там кошка какая-нибудь, собачка.

— О, — оживился Андрей, — собака — это хорошо. С собакой он еще и гулять выходить будет регулярно, а это же здорово.

— Ну да, — согласился Петя, которого эта мысль также воодушевила. — Может, попробуем?

— Давай, — сказал Андрей. — Только нужно какую-нибудь маленькую собачку, некрупную. Я тогда в аэропорту, пока буду ждать рейса, пороюсь в Интернете, посмотрю, какие там породы веселые и симпатичные. Может, он тогда не будет чувствовать себя одиноко?

— Я думаю, — сказал Петя, — это хорошая мысль и ее надо отработать. Подарим ему песика, посмотрим, как пойдет дело, хоть какой-то шанс. Впрочем, — вдруг встревожился он, — там есть другая проблема. Старики-то с домашними животными свыкаются быстро, а если вдруг с животным что-то случается — они это страшно переживают.

— Ну, я думаю, — сказал Андрей, — лучше пойти на такой риск, чем оставлять все как есть, где риски — на порядок больше.

— Да, тут не поспоришь, — согласился Петя. — Давай так и сделаем. А если вдруг и домашнее животное не поможет — ну, тогда будешь уже что-то думать с этим наземным переездом.

— Отлично, Петь, — ответил Андрей, — так и действуем. Вот я знал, что ты мне что-нибудь подскажешь, дружище. Все, я поехал, завтра, надеюсь, увидимся.

И вот теперь, шагая в магазин, Андрей думал, что они с Петей, возможно, угадали. Он даже и сам не ожидал, что папа с таким энтузиазмом воспримет появление в своей жизни этого песика, а Андрей помнил, что если он сразу так загорелся, то быстро у него это увлечение не пройдет. Ну, дай-то бог, дай-то бог, подумал Андрей.

Настроение у всех присутствующих за ужином было совсем не такое, как вчера. Сергей Петрович возился с питанием для Кеши, собачка сидела перед своей красивой миской и весело скалилась, Андрей с Петей смотрели на эту картину и улыбались.

Потом Сергей Петрович неожиданно достал из холодильника небольшую бутылку водки, протянул ее Пете и сказал:

— Я ничего пить не буду, а вам-то чего не выпить, вы же сто лет не виделись? Меня это никак не смущает, не волнуйтесь.

Петя переглянулся с Андреем, тот вопросительно поднял брови, но еле заметно кивнул. Он понимал, что если сейчас отказаться, то это обидит отца. После этого Андрей сам встал, пошел в свою комнату и принес из чемодана маленькую пластиковую бутылочку с виски — он не любил водку.

Посидели они отлично, потом Сергей Петрович повел Кешу укладываться спать. Курьер, который еще вчера должен был привезти купленные Андреем аксессуары и питание для собачки, до них доехал только сегодня утром, при этом корзиночку для Кеши Сергей Петрович поставил в гостиную, где телевизор, а лежанку песику сделал, как вчера: из пледа и на своей кровати. Кеша против этого никак не возражал.

Андрей с Петей засиделись за разговорами чуть ли не до утра — они давно не виделись, — а Сергей Петрович лег довольно рано: он считал, что незачем ему мешать разговорам сына и Людмилыча.

Через день Андрей улетел — его уже сильно поджимало по работе. Улетал он довольный — Андрей считал, что они с Петей все правильно сделали. Лишь бы только, думал он, это надолго сработало. Но так как Андрей предпочитал решать проблемы по мере поступления, что там будет дальше — он не думал. За развитием ситуации надо было понаблюдать, а там будет видно.

Новая жизнь Сергея Петровича

Померанцевый шпиц Кеша вошел в жизнь Сергея Петровича стремительно и заполнил эту жизнь всю целиком — как газ, который заполняет любой предоставленный ему объем. Разумеется, сам Кеша к этому никакого отношения не имел: это Сергей Петрович, который безумно соскучился по любому общению, присутствие Кеши в своей жизни принял настолько серьезно, что этого даже и не ожидали ни Андрей с Людмилычем, ни он сам.

Буквально с самого первого дня Сергей Петрович понял, что у его Иннокентия все должно быть самое лучшее. Уход самый лучший, питание самое лучшее, вода самая лучшая и так далее. Потому что бог дал ему этого песика — к слову сказать, Сергей Петрович был атеистом, да и песика принес его сын, но это не имело большого значения, — а это означало, что если Сергей Петрович о нем не позаботится, то никто о нем не позаботится.

И там, конечно, очень хорошо работал тот факт, что Кеша заботу о себе, судя по всему, понимал и ценил. Он с большим удовольствием играл с Сергеем Петровичем, он ходил с ним на прогулки, смотрел с ним кино, а главное — с большим интересом выслушивал то, чем Сергей Петрович с ним делился. Там было не очень понятно, понимает он вообще или нет то, что ему говорят, но Сергей Петрович был уверен — Кеша все понимает. Вон у него какой умный взгляд.

Для Сергея Петровича было очень важно то, что у него первый раз в жизни появился собеседник, который его, Сергея Петровича, воспринимал как морального и нравственного авторитета.

У него такого в жизни никогда до этого не было. Когда он познакомился с Софьей Павловной, которая была старше его на несколько лет, то был очень удивлен тем, что такая статная и серьезная дама проявила к нему интерес — к нему, какому-то лохматому студенту «ни кожи ни рожи», как Сергей Петрович себя вполне правильно оценивал. Он тогда не знал, что Софью Павловну привлекло то, что Сергей Петрович ей стал полностью подчиняться и делал только то, что ему говорят, а когда она сама завела разговор о женитьбе — Сергей Петрович не стал спорить и сказал, что так будет лучше. Он и сам в это верил.

Когда у них родился и стал подрастать сын, Сергей Петрович как-то пытался взять в свои руки его воспитание, но, во-первых, жена была профессиональным педагогом и считала, что только она может этим воспитанием заниматься, а во-вторых, Сергей Петрович с утра до вечера пропадал на работе и сыном мог заняться разве что в выходные.

Вот в выходные он всегда старался с Андреем куда-то выйти — просто погулять, покататься на лыжах, сходить в кино. Андрею эти походы с отцом очень нравились: Сергей Петрович был совсем не строг, в отличие от мамы, любил рассказывать сыну о том о сем, и эти совместные мероприятия Андрею были очень нужны.

Но потом он вырос, пошел в институт, где у него началась совершенно другая жизнь, затем в стране началась совсем другая жизнь, ну и в результате Андрей уехал в Штаты и Сергей Петрович остался с Софьей Павловной. Которую, скажем честно, муж не особенно волновал: она его всегда расценивала как предмет обстановки, которому нужно указывать, что делать и когда делать.

Но вот сейчас у Сергея Петровича появился Кеша. Неимоверно симпатичный песик, который с радостью делал все то, что Сергей Петрович просил, и благодаря этому песику жизнь одинокого пенсионера наполнилась совершенно иным смыслом. Он был нужен Кеше, Кеша был нужен ему. И они друг с другом отлично совпали. У них довольно быстро появилась целая серия ритуалов, которые для каждого из них имели особое значение, и отступление от этих ритуалов выбивало из колеи и собачку, и Сергея Петровича.

Спал Кеша, как и в первый день, в гнездышке из пледа, который Сергей Петрович накручивал на постели рядом с самим собой. Некоторое время Сергей Петрович Кешу укладывал раньше, чем сам ложился, но собачки быстро растут, так что буквально через пару-тройку месяцев они, после обязательного вечернего просмотра канала «Культура», укладывались вместе.

Сергей Петрович рядом с Кешей засыпал очень быстро. Ему достаточно было аккуратно положить руку на бок песика и почувствовать, как в маленьком теплом тельце быстро-быстро стучит маленькое сердечко, и это наполняло его таким умиротворением, что он немедленно засыпал, чтобы потом быстрее проснуться и снова начать заботиться о Кеше, играть с Кешей, гулять с Кешей и понимать, насколько Кеша изменил его собственную жизнь.

Про алкоголь Сергей Петрович уже не вспоминал. У него с этим действительно как отрезало. С Кешей было немало забот: надо было его правильно кормить, соблюдать распорядок дня, ходить гулять, каждый день расчесывать, играть с собачкой, заниматься ее развитием — словом, дел хватало, и Сергей Петрович даже не мог себе представить, как это — выпить алкоголя, застыть на диване в состоянии полнейшего отупения, а Кеша-то как будет?

Кроме того, он прекрасно помнил слова сына о том, что Кеша — маленькая собачка и что если на него случайно сесть, то Кеша умрет. Это врезалось в память Сергея Петровича, и он даже в страшном сне не мог себе представить, что он потеряет контроль настолько, что в состоянии алкогольной интоксикации случайно сядет на Иннокентия. Это было невозможно по определению.

Впрочем, алкоголь все-таки периодически напоминал о себе. Сергею Петровичу во сне часто снилось, что он что-то выпивает. И там же во сне он этим фактом был настолько возмущен, что заставлял себя проснуться, после чего шел на кухню попить воды и снова ложился, требуя от самого себя, чтобы ему больше эти дурацкие сны не снились. Однако они продолжали сниться.

Тогда Сергей Петрович решил, что клин клином вышибают. Он был абсолютно уверен в том, что ему никакой алкоголь уже не нужен, но он совершенно сознательно отправился в магазин, купил самую маленькую баночку пива и вечером выпил ее, когда они с Кешей сидели перед телевизором. При этом Сергей Петрович очень внимательно прислушивался к своим ощущениям и наблюдал за тем, как на все это реагирует Кеша.

В поведении Кеши ничего не изменилось: он, как обычно, сидел на руках Сергея Петровича, внимательно слушал его объяснения происходящего на экране, периодически подергивал ухом, временами засыпал, но быстро просыпался.

От банки пива Сергей Петрович ненадолго испытал чувство легкой эйфории, которая довольно быстро прошла, и он с большим удовольствием отметил, что у него не было никаких позывов продолжить банкет.

После этого Сергей Петрович стал время от времени покупать маленькую банку пива на вечер, но это происходило далеко не каждый день. Что-то покупать про запас он не собирался, и, если вечер заканчивался без пива, его это не особо волновало, у него были заботы поважнее. Но зато сны об алкоголе его перестали посещать совершенно: он теперь знал, что алкоголь он спокойно может пить, просто для него это уже не играет заметной роли.

В какой-то момент в субботу он даже решил после банки пива выпить рюмку коньяка — просто чтобы проанализировать ощущения: он знал, что вразнос после этого не пойдет, ему просто надо было понять.

Что интересно, коньяк почуял Кеша. Который во время вечернего просмотра телевизора очень аккуратно вылез из кольца рук Сергея Петровича и сел поодаль на диване. Он вел себя очень корректно, его мордочка не выражала недовольства, но на руки Кеша в этот вечер больше не пошел. Ему не понравился запах коньяка, хотя против запаха одной банки пива он никак не возражал.

После этого о коньяке Сергей Петрович забыл до конца жизни, ему хватило этой реакции. Коньяк ему теперь был противопоказан.

Прогулки

Так как Сергей Петрович теперь каждый день выходил с Кешей на прогулки, он вступил в местный клуб владельцев собак. Собаки там были очень разные. От всяких веселых и забавных пуделей до бойцовых стаффордширских терьеров, от которых Сергей Петрович старался держаться подальше. Но там, собственно, и сам стихийный клуб делился на несколько групп: владельцы маленьких собачек, владельцы средних собачек и владельцы дорогущих бойцовых собак, которые держались особняком.

С владельцами маленьких собачек Сергей Петрович подружился сразу. Они долго обсуждали особенности пород своих любимцев, сами собачки весело бегали по площадке, играя друг с другом, — в общем, обычно все проходило хорошо. Владельцы обычно обсуждали своих собачек, хвалились достоинствами конкретных питомцев — какие они умные, сообразительные и все такое. При этом собачки были все разные, хотя и мелкие. Одни собачки были веселые, забавные и никого не напрягали. Другие были мелкие, но решительные и не боялись задираться к большим собакам. Но при этом к собачкам своей категории относились очень миролюбиво, и этих собачек большинство членов клуба маленьких собачек очень уважало.

И были там мелкие злобные собачки, которые боялись крупных собак, но постоянно задирали тех, кто был мельче их, — таких не любили и их хозяев старались подвергать общественному остракизму, хотя хозяева изо всех сил старались стать в этом клубе своими.

Сергей Петрович, наблюдая за всем этим, очень удивлялся тому, что и собаки часто ведут себя как люди, и люди в клубах по интересам нередко ведут себя прямо как свои питомцы.

Например, Иришка, владелица боевой Манюни — маленькой собачки с совсем короткой шерстью, которая верховодила маленькими собачками и при необходимости, не задумываясь, вступала в бой с собаками намного больше нее, причем в этих боях нередко побеждала, — была веселой, постоянно курила сигареты, при этом со всеми членами клуба общалась очень дружелюбно. Она любила рассказывать не очень приличные анекдоты, но при этом так заливисто хохотала, что за ней хохотал весь клуб, забывая следить за своими питомцами. Сергею Петровичу Иришка очень напоминала Викусю, и он всегда старался находиться поближе и послушать, что она рассказывает.

Зато Снежана, владелица странной белой собачки неизвестной Сергею Петровичу породы, в их компании обычно строила кислую гримасу, а когда ее собачка Эсмеральда злобно доматывалась до других питомцев — отворачивалась в сторону и делала гримасу на лице из серии «а что такого, собачки играют». Ее несколько раз спрашивали, почему она с собачкой-то не занимается, а Снежана в ответ делала удивленное лицо и говорила: «А что такого, собачки играют, правда?»

Члены других клубов — собак побольше, больших собак и совсем крутых собак — между собой время от времени перемешивались, но тем не менее все как-то более или менее группировались.

Сергей Петрович в этом клубе, безусловно, был одним из главных действующих участников. Поскольку он решил, что с Кешей он будет гулять не менее трех раз в день — утром, днем и вечером, то утром, когда Сергей Петрович выходил с Кешей в семь утра, он заставал утренних членов клуба, в обед, в два часа дня, он заставал тех, кто только встал или по каким-то причинам вышел днем, ну и в семь-восемь вечера он заставал всех остальных. Кроме того, так как вечер для Сергея Петровича перестал нести какое-то сакральное значение после отказа от серьезной выпивки, они с Кешей еще и полюбили выходить где-то в десять вечера, перед самым сном, причем особенно зимой, когда было много снега — тогда было легче дышать, и эти прогулки очень нравились и Кеше, и Сергею Петровичу.

Во время этих прогулок Сергей Петрович совершенно неожиданно для себя вдруг познакомился с олигархом Палычем. Это был высокий мужчина властного вида, живущий в элитной высотке с закрытой территорией, расположенной неподалеку. У него был лабрадор Шайни — вполне добродушная сука, которая явно искренне любила Палыча и слушала все его команды.

Непонятно почему Палыч выходил с Шайни гулять за обширную территорию своего дома, но он это делал каждый день и очень по-свойски общался с членами клуба.

Сергей Петрович Палыча заметил в первый же день, когда он появился вечером с собакой. Было видно, что человек это очень непростой, но держался он очень дружелюбно, собака также вела себя вполне нормально, и Сергей Петрович удивился тому, что такой человек делает в их дворе.

Они после этого несколько недель встречались каждый день, кивали друг другу, иногда даже перебрасывались парой слов, но Сергей Петрович не переставал удивляться тому, что Палыч с собакой приходит в их двор, а не гуляет на своей территории.

Через несколько дней Палыч, как бы совершенно случайно, дошагал до Сергея Петровича и затеял ни к чему не обязывающий разговор о погоде и все такое. Сергей Петрович опять этому очень удивился — почему он, какой-то пенсионер, интересует такого большого человека, — но ответил очень дружелюбно, и они после этого долго говорили о своих собаках — к взаимному удовольствию. Потому что Палыч очень заинтересовался Кешей, а Сергей Петрович совершенно искренне рассказал об истории появления в семье этой собачки, ну и, в свою очередь, поинтересовался, как у Палыча — тот настаивал, чтобы его называли именно так — появилась Шайни.

Тот отнекиваться не стал и рассказал, что давно хотел завести собаку, но выбор зачем-то доверил жене, та привезла собачку из питомника, но оказалось, что собачка насквозь больная, жену там в этом питомнике просто, как сказал Палыч, накололи, после чего жена решила собаку усыпить.

А Палыч к собачке неожиданно так привык за время совместных прогулок по вечерам, что теперь лучше усыпит всех кругом — образно, конечно, говоря, — но Шайни усыпить не даст.

— Конечно, — горячо сказал Сергей Петрович, — как же ее усыплять, это же живая душа!

— Да проблем там, Петрович, полно, — сказал Палыч и вздохнул очень глубоко, чем сразу тронул Сергея Петровича до глубины души.

— Мы уж возили ее, возили, — сказал Палыч. — В самые крутые клиники — ну, Петрович, ты понимаешь, у меня возможностей много.

— Понимаю, Валентин Павлович, — сказал Сергей Петрович, — понимаю.

— Стоп, — удивился Палыч. — Это что за Валентин Павлович? Мы же на «ты», Петрович. Ты — Петрович, я — Палыч.

— Мне во дворе рассказывали, кто вы такой, — сказал Сергей Петрович, — я поэтому со всем уважением.

— Мы же вроде бы познакомились, — сказал Палыч. — Вы — старше меня. Вы — Петрович, я — Палыч. Лучше я вас буду звать на «вы».

— Меня не надо звать на «вы», — сказал Сергей Петрович. — Мы же оба — собачники. Можем и так.

— Давайте и так, — согласился Палыч. — Понимаете, у меня ситуация сложная. Да, у меня возможностей много. Но у меня дома, мать их, дурдом на колесах, — по голосу Палыча было слышно, что он уже не может сдерживаться, — и я не могу, мать их, нормально погулять с собакой. Которая болеет. И за которую я переживаю. И которую я не знаю, как лечить, — это нормально или нет?

Лицо Палыча при этом сильно исказилось, и Сергей Петрович запереживал. Он видел, что Палыча что-то сильно тревожит.

— Собаки в нашей жизни, — просто сказал Сергей Петрович, — это все. Вот у меня — это все. Если бы не Кеша, я бы уже больше и не жил.

— А у меня если бы не Шайни, — как-то очень устало сказал Палыч, — мне бы было незачем приезжать домой. А она — болеет. Я не знаю, как ее лечить.

Сергей Петрович посмотрел в сторону лабрадора. Собачка бегала туда-сюда с его Кешей, но если Кеша быстро семенил за крупным лабрадором, то Шайни как-то странно припадала на одну лапу.

— Палыч, — вдруг спросил Сергей Петрович, — а что с ней?

— Да там целый букет, — сказал Палыч и махнул рукой. — Что-то с тазобедренным суставом, лизательная гранулема, а самое главное — атрофия сетчатки. Она скоро может ослепнуть. Я все равно с ней буду гулять, но ты, Петрович, скажи, что это такое вообще?

Сергей Петрович себя очень странно чувствовал. Он, конечно, знал, кто такой Палыч из рассказов во дворе, но чтобы сам олигарх к нему подошел и практически с первого раза начал делиться своими проблемами — ему это было очень странно. Однако чисто по-человечески не посочувствовать он не мог.

— Палыч, — сказал Сергей Петрович, который в силу своего возраста уже мог спокойно так обращаться что к школьникам, что к одноклассникам, что к олигархам, — собаки — они как люди. Мы болеем, они болеют. Нас надо лечить, их надо лечить. Ты нашел хорошего ветеринара?

— Да я их пол-Москвы нашел, — ответил Палыч, который неотрывно следил за Шайни, ковыляющей по двору. — Я просто не знаю, какой из них поможет, а какой нет. Понимаешь, даже с моими деньгами это выяснить нельзя — вот в чем проблема. За большие деньги будет какой-нибудь урод, который собаке пропишет операцию за огромные деньги… А это ведь, — как-то беспомощно сказал Палыч, — животное. Оно же не знает. Как мне найти того, кто поможет? Я никому это доверить не могу.

— Я тут тоже не специалист, — честно признался Сергей Петрович. — Но у меня есть знакомый — отличный врач. Не ветеринар, но он, может, знает каких-то ветеринаров.

— Петрович, — сказал Палыч, — мне нужно кого-то найти. Мне нужно помочь собаке, меня достали эти дебилы, которые мне советуют безумно дорогие клиники, и там Шайни делают только хуже. Здесь деньги, Петрович, ни хера не решают. Что делать-то?

— Палыч, я не знаю, — ответил Сергей Петрович, близко к сердцу принимающий эту проблему. — Давай я позвоню.

— Вот тебе моя карточка, — сказал Палыч, протягивая картонку с текстом. — Все телефоны, домашние, рабочие, звони в любой момент. Я уже не знаю, что с этим делать. Меня достало все, Петрович, достало. У меня собака при смерти, а я с моими деньгами ни хрена не могу сделать.

Сергей Петрович совсем испугался возложенной на него ответственности. Но сказал:

— Палыч, я попробую. Там если смогут — помогут. Я сразу позвоню, если что.

Дома Сергей Петрович позвонил единственному человеку, который в этом мог понимать, — Людмилычу. Все рассказал подробно.

— Ясно, — сказал Людмилыч. — У меня есть старая подруга — Женька. Она же Евгения Анатольевна. Она ветеринар такая, что другие там рядом не стояли, причем работает только с собаками. Ты только скажи, Петрович, там этот твой олигарх — он пальцатый или нет?

— Петь, я не понял, — ответил Сергей Петрович. — В каком смысле?

— Ну, — сказал Петя, — Женька — она собак спасает, а эти пальцатые олигархи ее не волнуют. Он будет слушать, что ему говорят, или будет бычить? Если будет бычить, ему не к ней.

— Петь, — нерешительно сказал Сергей Петрович, — я не знаю, что это — «бычить». Но Палыч вроде не такой. Он за собачку переживает.

— Ладно, — сказал Петя, — записывай телефон, пускай позвонит, а там уж как сами договорятся.

Сергей Петрович при очередной встрече все передал, потом Палыч на какое-то время пропал, так что Сергей Петрович и забыл об этом разговоре. Однако месяца через два Палыч снова объявился с Шайни, причем и собачка вела себя совершенно по-другому, и Палыч, завидя Сергея Петровича, начал его обнимать и чуть ли не целовать.

— Петрович, — сказал Палыч, — я тебе по гроб жизни обязан!

— А я-то тут при чем? — испугался Петрович.

— Так ты же мне посоветовал Евгению Анатольевну, — объяснил Палыч. — Она Шайни обследовала — кстати, очень суровая женщина, не давала мне и слова сказать, — а потом постепенно вылечила ей ногу и даже по поводу глаз выяснила, что это все от недостатка каких-то элементов, и теперь Шайни нормально смотрит, как раньше!

Палыч при этом радовался как дитя, и Сергей Петрович также порадовался, что такой большой человек действительно искренне переживает за свою собаку.

— Петрович, — торжественно сказал Палыч, — вы с Кешей должны сходить в гости к нам с Шайни. Мы настаиваем.

— Ну, Палыч, я не знаю, — засмущался Сергей Петрович, — удобно ли.

— Когда? — спросил Палыч. — Сегодня вечером, завтра?

— Ну, давай завтра, — предложил Сергей Петрович, — после восьми вечера — ненадолго, только заглянуть.

…

Сергей Петрович с Кешей, конечно, заглянули к Палычу. И этому не особенно обрадовались. Сначала их пытались не пустить, когда они позвонили в звоночек у ворот, на которые была закрыта вся территория. Потом их встретил охранник, который минут двадцать записывал в тетрадочку, кто они вообще такие, зачем и к кому пожаловали.

Затем, когда они все-таки добрались до двадцать второго этажа, на котором жил Палыч, и тот их встретил, оказалось, что у Палыча огромная квартира, составленная из двух апартаментов, и там у него супруга, четверо детей, три няни, два водителя, помощница по хозяйству и вообще черт знает кто. Все эти люди со страшным удивлением смотрели на Сергея Петровича с Кешей, Кеша сразу переволновался, чем вызвал приступ паники у Сергея Петровича. Впрочем, Палыч изо всех сил старался сгладить ситуацию, но Сергею Петровичу с Кешей там было очень некомфортно, и Сергей Петрович буквально через двадцать минут попросился домой, мотивируя это тем, что Кеше — ну ты, Палыч, понимаешь — надо того этого и все такое... Палыч на это вроде обиделся, но вроде бы понял.

Они с ним потом продолжали встречаться на площадке и общались вполне дружелюбно, но в гости Палыч их больше не звал.

Людмилыч и Кеша

Людмилыч после отъезда Андрея приезжал довольно часто — контролировал ситуацию. Сначала приезжал просто посмотреть, как и что, дабы доложить Андрею. Потом, когда в течение продолжительного времени Сергей Петрович радовал полным сознанием и отсутствием срывов, Людмилыч стал заезжать реже, однако через какое-то время снова стал заезжать довольно часто. Дело в том, что Людмилыч также стал фанатом Кеши.

Оказалось, что Людмилыч очень любит домашних животных — особенно собачек. Он как-то признался Петровичу в том, что кошки — это, конечно, хорошо, но кошки всегда любят только себя и позволяют хозяевам себя любить — как и многие женщины, добавил опытный Людмилыч, — но вот собаки — это совершенно другое дело. Собаки умеют любить хозяев. Поэтому собаки — это то, что Людмилыч одобряет и принимает. Но у себя завести не может: в силу сложного рабочего графика, в силу периодической смены подруг, проживающих в его квартире, в силу… В общем, в силу целой кучи причин.

А Кеша — вот он, у Сергея Петровича. Всегда на месте. Всегда готовый забавно оскалиться, высунув красный язычок, и поиграть с Людмилычем совершенно самозабвенно.

И Людмилыч настолько полюбил эти встречи, что обычно, когда он приезжал, сначала что-то передавал Сергею Петровичу для ужина, а потом шел играть с Кешей, потому что без этого уже реально просто не мог. Он заезжал практически через день, потом почти каждый день.

Сергей Петрович к его приездам относился вполне нормально и не ревновал. Пускай Кеша поиграет с Петей, думал он, ему же нравится. У Пети с Кешей — одни развлечения, у него с Кешей — другие. И это нормально.

А Петя с Кешей прорабатывали серьезную программу дрессировки домашнего животного. Песик оказался очень сообразительный, и дрессировка шла быстрым темпом. Кеша уже знал, что такое «сидеть», «фу», «служить», «отдыхать», «зашиваем» и «мы его потеряли». Ну да, Людмилыч ввел в обучение некоторые чисто хирургические понятия, но и их Кеша освоил.

В очередной приезд Петя даже притащил большую куклу, а на вопрос Сергея Петровича, что он с ней планирует делать, Петя объяснил, что он, как профессиональный хирург, будет вырезать у куклы аппендицит, а Кеша будет работать анестезиологом. Он к этому, торжественно сказал Петя, уже готов.

Сергея Петровича, разумеется, пригласили на торжественную демонстрацию.

Петя, облаченный в халат, сделал скальпелем надрез, а Кеша, также облаченный в халат (честно говоря, Петя на него нацепил обычные больничные бахилы), в рот кукле наливал что-то анестезирующее из маленькой кукольной чашечки.

Далее Людмилыч объявлял, что операция прошла неуспешно и «мы ее потеряли», после чего Кеша ронял чашку и начинал скакать вокруг испуганной куклы, забавно подлаивая, так что кукла «оживала» и Петя объявлял, что «она снова с нами».

Шоу Сергею Петровичу настолько понравилось, что его потом на бис несколько раз повторяли в другие дни.

В какой-то момент Людмилыч заявил, что Кеша вышел на следующий уровень своего потрясающего интеллекта, так как научился считать. Для демонстрации этих возможностей Людмилыч потребовал созвать целую аудиторию, потому что, как он сказал, оно того стоило.

Демонстрацию наметили на субботу. Сергей Петрович позвал Викусю и своего коллегу по работе Леонида Парисовича, с которым они иногда перезванивались, — Парисович должен был обеспечить массовость.

Все приглашенные гости явились. Викуся принесла бутылку вина, Парисович принес ликер непонятного происхождения, Сергей Петрович заказал пиццу с доставкой, и они все, включая выступающих, отлично отужинали, причем во время ужина Сергей Петрович на радостях позволил себе банку пива. К вящей радости Людмилыча, который уже несколько раз видел, что Сергей Петрович выпивает банку пива и никакого продолжения банкета у него не наступает.

Демонстрация возможностей умной собачки была представлена во всей красе. Гостям предложили сесть на телевизионный диван, а «сцена» была отделена от зрителей белой простыней, которую Людмилыч с трудом смонтировал под потолком на какой-то палке с креплением.

Трое зрителей на диване поместились отлично, при этом Парисович, который был старше Сергей Петровича лет на восемь, проскрипел: «Слушай, какой мягкий диван, просто прелесть» — и приготовился прикорнуть минут на двадцать, но Сергей Петрович непреклонно разбудил коллегу и предложил сначала насладиться выступлением. А потом, вежливо сказал он, хоть обоспись.

Викуся на выступление притащила большой бокал с вином, которое только она и пила, попивала из бокала, периодически проявляла приличествующее случаю нетерпение, свистела, аплодировала и стонала: «Ожидание убивает меня», чем страшно радовала Сергея Петровича, который считал, что вот такой публики Кеша достоин: эта публика — какая надо публика.

Наконец погас верхний свет, был зажжен торшер, стоящий сбоку (туда из-за простынки быстро добежал Людмилыч, зажег свет и быстро вернулся обратно — все сделали вид, что этого не заметили), занавес был убран (Людмилыч его несколькими мощными рывками превратил в тряпочку), и представление началось.

На пуфике, который вынес Людмилыч, восседал самый умный пес на свете, как его представил Людмилыч, которого зовут Иннокентий.

Самый умный пес при этом оскалился, высунул язычок и забавно покачал головой.

— Этот пес, — строго сказал Людмилыч, — реально умеет считать. И мы вам сейчас это продемонстрируем. Правда, Иннокентий? — обратился он к песику.

Кеша забавно закачал головой вниз-вверх — мол, правда твоя, Людмилыч.

— Господа, — сказал Людмилыч нарочито театральным голосом, — вы видите у меня карточки с цифрами.

И он показал несколько карточек, на которых были цифры.

— Я буду показывать карточки нашему уникальному псу, — объявил Людмилыч, — а он будет демонстрировать, что это за цифра.

— Браво! — крикнула Викуся и выпила еще из бокала.

Сергей Петрович ничего не пил, но выступление ожидал с таким возбуждением, которого у него не было даже в цирке, который он когда-то сильно любил.

Парисович, которому не дали заснуть, смотрел также с интересом, но на лице его было написано предупреждение: «Или будет интересно, или засну, топчись оно все конем, понятно?»

Людмилыч потасовал колоду с цифрами, достал одну карточку и объявил: «Цифра два!»

Кеша медленно поднял правую лапку, опустил, потом снова поднял лапку и опустил.

В зале люто, бешено зааплодировали.

«Цифра шесть», — объявил Людмилыч.

Кеша, задумчиво смотря на публику, поднял и опустил лапку ровно шесть раз.

Публика зашлась в истерике.

— Это что он, — потрясенно спросила Викуся, — реально может?

— Он такой, — скромно ответил Сергей Петрович, — он может.

Ну и в качестве эффектного финала Людмилыч взял несколько карт и предложил выбрать одну карту кому-то из зала. Парисович оживился и сказал, что он выберет. Ему дали карты, тот выбрал — выпала цифра три.

Людмилыч показал Кеше карту — тот три раза поднял и опустил лапку.

Триумф был полнейший. После такого выступления все сели снова ужинать и выпивать, выпили за Кешу, за тренера Людмилыча, за Сергея Петровича.

Парисович наклюкался своего ликера неизвестного происхождения, и его пришлось отправлять домой на такси.

Викусю пообещал подвезти Людмилыч, но перед этим он с Кешей прощался минут десять и говорил, что у песика — талант.

Когда все разъехались, Сергей Петрович решил провести эксперимент. Он помнил, что на выступлении были цифры два, шесть и три.

Он взял соответствующие карточки, принес Кешу в постель и сначала показал ему карточку, на которой была четверка.

— Цифра два, — сказал он Кеше.

Собачка подняла и опустила две лапки.

Тогда он показал карточку с цифрой девять.

— Цифра двенадцать, — сказал он.

Кеша показал цифру шесть.

С цифрой три и так было все понятно: Людмилыч гостям давал три одинаковые карточки с цифрами три.

— Цифра три, — сказал Сергей Петрович, показывая цифру двенадцать.

Кеша три раза поднял и опустил лапку.

— Спи, мой песик, спи, мой самый умный, — сказал Сергей Петрович, целуя Кешу в голову. — Сегодня было классное представление.

Дрессировка

Однако Людмилыч не оставил своего намерения показать с Кешей чудеса дрессировки. В очередной раз, когда он приехал к Сергею Петровичу, Людмилыч собрался научить Кешу подгавкивать под музыку. Идея у него была простая. Кеша должен научиться подгавкивать классическому вальсу. А классический — это, конечно, «На прекрасном голубом Дунае» Иоганна Штрауса-младшего. Ну, знаете, который «па-па-па-па-па, пам-пам, пам-пам, па-па-па-па-па, пам-пам, пам-пам» и так далее, так вот, Кеша должен был научиться подгавкивать на «пам-пам, пам-пам». Петя привез магнитофон со встроенными колонками и стал заниматься с песиком.

Сергею Петровичу все эти музыкальные завихрения, происходящие у него дома, не особенно нравились, но, с другой стороны, Кеша же должен был музыкально образовываться, а кто, как не Людмилыч, мог в этом помочь? Сам Сергей Петрович в музыке ничего не понимал, и у него любимая музыка была из кинофильма «Кавказская пленница», хотя он предполагал, что эта музыка была написана не специально для кинофильма.

— Ну давай, Иннокентий, давай, — говорил в соседней комнате Людмилыч, который в очередной раз ставил Кеше «На прекрасном голубом Дунае», но песик был согласен гавкать на «па-па-па-па-па», но не на «пам-пам, пам-пам».

У Пети в тот день так ничего и не получилось, и тогда Сергей Петрович понял, что должен взять дрессировку Кеши в свои руки. Потому что с Людмилычем — оно все понятно, развлечения и развлечения, а собака должна быть дрессирована. И точка!

Когда Людмилыч ушел, Сергей Петрович сел изучать Интернет. Долго читал всякие предложения. Наконец нашел что-то подходящее: «Строгий подход, ваш питомец станет защитником дома и будет выполнять все команды». Сергей Петрович заполнил заявку и получил ответ, что инструктор приедет через два дня — во вторник в десять утра. И стоить это будет пять тысяч рублей за одно занятие. Сумма была большая, Сергей Петрович на пять тысяч спокойно питался вместе с Кешей неделю, но дрессировка — она была необходима, как он считал.

Через два дня Сергей Петрович и Кеша ждали инструктора. Кешу в предыдущий день Сергей Петрович искупал и расчесал: собака должна была показать себя во всем блеске.

Инструктор, как и обещал, позвонил в дверь ровно в десять утра. Сергей Петрович открыл дверь. На пороге стоял суровый мужчина с золотой фиксой во рту, одетый в довольно своеобразную одежду: толстую, матерчатую.

— Ну, — сказал инструктор, входя в квартиру, — где зверь?

Сергей Петрович удивился. Кеша уже стоял на пороге гостиной и вопросительно смотрел на инструктора.

— Да вот он, — сказал Сергей Петрович, кивнув на Кешу. — Вот он зверь.

— Это вот этот — зверь? — спросил суровый мужчина и начал откровенно ржать.

Кеша на это никак не отреагировал, а Сергей Петрович сильно обиделся.

— И что такого? — спросил он инструктора. — Это что — не собака?

— Собака, — ответил инструктор, давясь от смеха. — Такую только выпустить, когда вор придет, вор от смеха сразу обоссытся…

— Не понял, — ледяным тоном сказал Сергей Петрович, — а дрессировки что — не будет?

Инструктор, продолжая ржать, объяснил. Он работает с овчарками-волкодавами. Он их дрессирует. А вот таких карманных собачек дрессировать смысла нет. Нет, он может, конечно. Но денег возьмет до фига. И это не поможет. Они же карманные собачки. Какой смысл? Так что, мужчина, заплатите мне две тысячи за ложный выезд и время — я пошел, сказал инструктор.

Сергей Петрович заплатил, но был совершенно возмущен тем, что приглашенный специалист не стал работать с Кешей. А Кеша много чего может сделать, считал Сергей Петрович.

Впрочем, специалист так не считал.

Дача

Приближалось лето. Сергей Петрович всерьез задумался о том, как бы ему Кешу вывезти на дачу, ведь московский воздух для песика, безусловно, вреден. Насколько московский воздух вреден самому Сергею Петровичу, он не задумывался.

Семейная их дача была давно продана — в свое время выяснилось, что земля, на которой стоит их щитовой домик, стоит намного больше самого домика, они дачу продали, а деньги потом сгорели во время очередной деноминации-обмена.

Петя, когда услышал, что Сергей Петрович ищет дачный вариант, предложил их с мамой домик, но там, во-первых, мама Пети последние несколько лет жила постоянно и Сергей Петрович не хотел ее стеснять, во-вторых, дача была довольно далеко — в общем, Сергей Петрович решил поискать что-нибудь поближе на съем.

И вот тут очень пригодились те деньги, которые сын Андрюша ему присылал последние несколько лет. Так-то Сергей Петрович их не тратил вообще, а вот теперь действительно было на что потратить.

Впрочем, он не собирался снимать что-то сильно дорогое. Так, комнатушку, маленький участок, садик, но чтобы не слишком далеко от Москвы и можно было доехать на электричке.

Запустил клич по знакомым, в конце концов, как ни странно, обнаружился вполне приличный вариант: половина дома в развалюхе на Истре, но при этом — совсем недорогая. И там места были знаковые — буквально в соседней деревне жил художник Шилов, через несколько километров располагалась та самая Николина Гора, где воцарилось семейство Михалковых-гимнюков, — в общем, место было само по себе престижное и дорогое, но за ту халабуду, которую снял Сергей Петрович, много брать постеснялись, поэтому ему все подошло: аж две комнатушки с отдельным входом, сортир во дворе, кусочек садика, заросшего бурьяном, при этом можно доехать и на электричке, и даже на автобусе.

Аванс был заплачен, Сергей Петрович собрал вещи, после чего Людмилыч их довез на своем огромном джипе и помог разместиться. Увидев все это «великолепие», Людмилыч даже встревожился и сказал, что лучше бы Сергей Петрович выбрал их дачу, которая сильно дальше, но там по крайней мере сортир не совсем во дворе, но Сергей Петрович его заверил, что все нормально и его все устраивает.

Он специально решил переехать сразу с Кешей, а потом заняться благоустройством. Потому что он не мог оставить Кешу в Москве — хотя бы и под присмотром — и приехать сюда обустраиваться.

Поэтому они приехали, кое-как заселились и стали осваивать территорию.

Кеше на новом месте очень понравилось. У него в распоряжении были две совершенно новые комнаты, где так весело было чихать от пыли, которая покрывала все и вся. Также Кеша полюбил лежать на подоконнике подслеповатого окошка, выходящего из так называемой кухни, и смотреть на то, что происходило в садике.

В садике мало что происходило, потому что он был заросший всяким кустарником и сорняками, но сорняки периодически волнующе качались под ветром, так что Кеше это зрелище никогда не надоедало.

В какой-то момент на их территорию заявился наглый кот. Поджарый, мускулистый, почти без одного уха — кот был явно то ли дикий, то ли полудикий. Он одним грациозным прыжком преодолел забор, зашел на территорию, походил там, злобно оглядываясь, затем уселся на крылечко с требовательным видом.

Кота было видно из окна кухни, и Кеша заволновался. Он заелозил, тихонько загавкал. Сергей Петрович услышал, подошел и посмотрел. Кот ему сразу не понравился.

Однако Кеша дал понять, что он не прочь и познакомиться с этим новым в его жизни животным. Он подошел к двери и вопросительно посмотрел на Сергея Петровича.

Тот не стал спорить, подошел к двери и открыл ее. Кеша вышел на крыльцо к коту. Тот очень медленно повернул голову в сторону собачки, и взгляд его Сергею Петровичу очень не понравился. Взгляд кота напомнил ему школьных хулиганов его юности, которые смотрели на них, школьников, перед тем как сделать что-то очень гадостное.

Кеша приблизился к коту и весело оскалился. Кот, глядя на песика с нескрываемым отвращением, поднял лапу и залепил собачке оплеуху — а так, чтобы тот знал, кто в этих местах верховодит.

Кеша от неожиданности взвизгнул и побежал в дом, а Сергей Петрович, который наблюдал эту картину через окно кухни, ощутил прилив дикой ненависти к этому сволочному животному, которого никто в гости не звал и которое посмело ударить его драгоценного Кешу, поэтому он, не сильно соображая, что он вообще делает, схватил какую-то банку, которая стояла поблизости, открыл окно и швырнул банку в кота.

Банка содержала маринованные огурчики, которые весело разлетелись во все стороны, когда банка разбилась о камень, лежащий где-то в метре от крыльца, — Сергей Петрович промахнулся. Мерзкий кот даже не шелохнулся и посмотрел на Сергея Петровича с нескрываемым презрением — как те самые хулиганы из детства.

Но уж тут Сергей Петрович терпеть не стал: он побежал к входу, схватил веник, который стоял справа от двери, открыл дверь и веником залепил наглому коту прямо по физиономии.

Тот, судя по всему, ничего подобного не ожидал, но веник явно произвел на него впечатление, потому что кот зашипел, рванул в сторону забора, но там встал под забором, угрожающе скалясь.

У Сергея Петровича тем не менее запал не прошел, перед глазами стоял его песик Кеша, получивший ни за что ни про что оплеуху от этого оборзевшего кота, поэтому Сергей Петрович быстро добежал до забора, и хотя кот, увидев в глазах Сергея Петровича скорую расправу, попытался было сбежать, но Сергей Петрович успел коту по заднице влепить веником так, что кот, судя по всему, пролетел соседний участок и приземлился на следующем.

«Бинго», — сказал Сергей Петрович, хотя он не знал, что это слово вообще означает. Но его часто повторяли по телевизору, когда кто-то что-то выигрывал.

Кеша, который осторожно наблюдал за всем этим из-за приоткрытой двери, казалось, был очень доволен.

— А тебе, дружок, — веско сказал Сергей Петрович песику, когда триумфально возвращался обратно, — надо как-то учиться защищать себя. Завтра займемся тренировками.

— Аф-аф, — благодарно сказал Кеша.

Ну, точнее, Сергею Петровичу показалось, что Кеша сказал это благодарно.

На следующий день с тренировками как-то не получилось. Сергей Петрович пытался показать песику, как тот должен защищаться, но тот считал, что от него требуется только «дай лапу, друг», и лапу он давал. А что этой лапой надо, как пытался объяснить Сергей Петрович, дать супостату по ушам — Кеша это игнорировал и только весело скалился.

Тут Сергей Петрович понял, что защиту песика он должен взять в свои руки, поэтому схватил боевой веник и пошел патрулировать окрестности, то есть зачищать периметр, но их вчерашний недруг куда-то пропал и ни разу не проявился, так что Сергей Петрович перестал беспокоиться.

Так как с садиком работы было полно, буквально на следующий день Сергей Петрович, позавтракав с Кешей — гречневая каша и немного сухого корма для Кеши и яичница из двух яиц для Сергея Петровича со здоровой чашкой чая, — отправился всем этим заниматься. Весь день он выпалывал бурьян, а Кеша то носился вокруг него, то, устав, спал под здоровенным лопухом. Который Сергей Петрович срезал, уже когда вся остальная территория была зачищена.

Вечером они с Кешей, отужинав и приняв свои обычные напитки — Сергей Петрович выпил маленькую баночку пива, а Кеша выпил простой воды, — сели на крыльцо и стали любоваться открывшимся видом. После убирания бурьяна выяснилось, что у них не такая уж маленькая территория, на которой растут пяток смородиновых кустов и одна хилая яблонька, но места немало, так что…

— Так что, брат Кеша, — торжественно сказал Сергей Петрович, — мы с тобой разведем здесь небольшой огородик. Я все прочитал — оно должно вырасти. Травка, морковка, свекла, кабачок. Сделаем все свое, оно же так вкуснее.

Кеша вопросительно посмотрел на Сергея Петровича и оскалился.

— Будешь есть кабачок, Чуня? — спросил Сергей Петрович, целуя песика в нос.

Тот в ответ смешно гавкнул, как обычно.

— Все посадим, — пообещал Сергей Петрович, — все будем есть.

Постепенно участок этой дачки стал преображаться. Сергей Петрович выкопал несколько грядок, посадил там то, что планировал, при этом Кеше строго-настрого запретил на грядках что-то трогать. Тот, правда, не очень правильно интерпретировал запрет, потому что одна морковка через пару недель пала смертью храбрых, когда Кеша попытался посмотреть, что там вообще творится под этими зелеными листиками, но Сергей Петрович, увидев это варварство, был тверд: он Кеше подробно объяснил, почему такие вещи больше нельзя делать никогда, а также почему Кеша теперь получает трое суток ареста под диваном Сергея Петровича. Но так как Кеша в ответ на этот приговор очень смешно поднял бровки, Сергей Петрович растаял и сказал, что приговор — условный, так что пошли-ка мы, Кеша, вечернее кино смотреть…

И они пошли смотреть кино, которым Сергея Петровича в изобилии снабжал Андрей: он очень не хотел, чтобы отец вообще смотрел телевизор. А в этой деревне и телевизор толком не ловил, так что Сергей Петрович наслаждался тем, что ему присылал Андрей. Там все было как-то очень сложно и непонятно, но Андрей все присылал через Людмилыча, тот привозил фильмы и сериалы на внешней коробочке, закачивал их на компьютер с яблочком с какими-то сложностями, но в результате все работало и даже в деревне Сергей Петрович с Кешей могли это все смотреть.

А наслаждались они «Клиникой». Молодые американские ребята работали в клинике, там их поддерживали одни врачи и гнобили другие, ребята не сдавались — в общем, Сергей Петрович каждый вечер смотрел по серии с большим удовольствием. А Кеша почему-то страшно запал на актера, изображающего уборщика, и, когда тот появлялся в кадре с лохматой шваброй, Кеша в восторге начинал подгавкивать, и это были его любимые эпизоды. Сергей Петрович даже специально пересмотрел несколько эпизодов со шваброй, чтобы Кеша порадовался.

Посаженный куцый огородик потихоньку начинал прорастать. Сначала занялась зелень — укроп, петрушка, — затем поднялась морковка, после этого стали потихоньку зреть патиссоны и кабачки, так что Сергей Петрович был просто горд тем, как хорошо у него все получилось буквально с первого раза. Он даже хотел было замахнуться на картошечку в относительно промышленных объемах — снабжать также и Людмилыча, — но выяснилось, что его куцый участочек — не для картошки, не помещается. Сергей Петрович хотел было замахнуться на внешний участок за дорогой, который находился перед небольшой рощей, но буквально в тот же день по этому участку проехали какие-то люди на квадроциклах, так что Сергей Петрович живо представил, во что бы превратилась его картошечка, и отказался от этой затеи.

Людмилыч к ним время от времени приезжал в пятницу или субботу — когда позволяла работа, — при этом почти всегда оставался на ночь, благо в каждой из комнатушек снятой половины домика стояло по раскладному диванчику.

Приезжал он вечером, они втроем ужинали, Людмилыч выпивал водки, жалуясь на перегруз на работе, а потом они с Сергеем Петровичем болтали или звонили по скайпу Андрею, чтобы вдвоем похвастаться успехами Кеши и Сергея Петровича.

Следующий день Людмилыч проводил с ними: помогал на огороде, играл с Кешей, делал вкуснейшие шашлыки на мангале, который он привез в первый же свой приезд. А вечером он уезжал: Сергей Петрович с Кешей провожали его и долго махали вслед — они знали, что будут скучать, а Людмилыч приезжал не каждую неделю, потому что ему еще надо было выбираться к маме на дачу.

Прудик

Разумеется, они не все время сидели дома, а периодически выходили на прогулки, благо вокруг были сплошные леса, поля и река Истра.

Во время одного из таких походов они неожиданно обнаружили небольшой прудик, который находился на околице деревеньки неподалеку, — до него было всего-то двадцать-тридцать минут ходьбы Сергея Петровича вместе с Кешей, который быстрый темп не выдерживал.

Первый раз наткнувшись на этот прудик, они сели на берегу и стали любоваться гладью воды и камышами, которые росли на одной из сторон прудика. Кроме Сергея Петровича с Кешей, на пруду никого не было.

Сергей Петрович сказал Кеше, что здесь, наверное, должна водиться какая-то рыбка, так что почему бы им не попробовать здесь порыбачить, а?

Кеша в ответ на это высунул язык и приподнял брови — Сергею Петровичу стало понятно, что Кеша никак не возражает, хотя и не очень понимает, о чем вообще речь.

Когда они вернулись домой, Сергей Петрович отправился порыться в хозяйский сарай, стоящий на его части садика. В сарае лежало никому не нужное барахло, дверь его не была закрыта, и через пятнадцать минут перекладывания какой-то одежки, досок и вещей непонятного назначения, видевших еще коронацию Николая II, Сергей Петрович действительно обнаружил пару удочек. Удилища были сделаны из орешника, леска была привязана к тонкому краю удочки, однако там были поплавки из пробки со спичкой, грузила и небольшие крючки. Да и годится, подумал Сергей Петрович и решил на следующий день отправиться на рыбалку.

К рыбалке они с Кешей подготовились серьезно. Сергей Петрович надел резиновые сапоги, без которых в этих краях было не обойтись, надел панамку от солнца, взял маленькую раскладную табуреточку, которую он обнаружил в том же сарайчике, прихватил небольшое ведерко для добычи, накопал червей в консервную банку из-под шпрот — в общем, в такой экипировке уже было не стыдно выйти на пруд.

Днем в жару они туда идти не стали, отправились после пяти вечера: на закате, торжественно сказал Сергей Петрович, самый клев.

На прудике опять никого не было. Это был не очень хороший признак — видимо, никакой рыбы тут не водилось, — но Сергей Петрович не стал унывать, разложил табуреточку, нацепил на крючок червяка и забросил удочку в воду. Пробка встала вертикально, показывая, что спуск крючка задан более или менее верно, так что Сергей Петрович стал ждать поклевки.

Кеша внимательно смотрел на все это действо, но никак не комментировал. Потом он лег пузиком на траву, продолжая смотреть на поплавок, периодически посматривая на Сергея Петровича. И что мы ждем-то, как бы говорил его взгляд.

— Рыбка, — объяснил Сергей Петрович, — мы ловим рыбку. Если я поймаю рыбку, ты сможешь с ней поиграть.

Ну, рыбка так рыбка, как бы ответил взгляд Кеши. Тем более что я не знаю, что это такое.

В этот вечер он так и не узнал, что такое рыбка: у Сергея Петровича даже ни разу не клюнуло. Но ему так понравилось сидеть на бережку пруда, поглядывая на поплавок, неподвижно торчащий среди такой же неподвижной воды, что неудача его совершенно не разочаровала. Тем более что вокруг пруда росли несколько здоровенных тополей, их длинные тени перед закатом падали рядом с прудом, создавая волшебную картину, и весь этот пейзаж выглядел настолько успокаивающим, что Сергей Петрович твердо пообещал приходить сюда как можно чаще.

Еще пару вечеров они провели на пруду совершенно безмятежно, однако на третий раз через полчаса после того, как они устроились на своем обычном месте, на пруд пришла стайка деревенских пацанов с удочками, очень похожими на удочку Сергея Петровича. Пацаны весело галдели, быстро закидывали удочки, часто вытаскивали снасть из воды и снова забрасывали, однако Сергей Петрович с удивлением увидел, что у них нередко попадаются карасики — как мелкие, так и достаточно солидные. То есть рыба в этом пруду все-таки была, просто ее надо было уметь ловить.

Сергей Петрович из своего угла пруда пытался выяснить, на что пацаны ловят, какой делают спуск и так далее, но толком ничего не увидел.

В следующий раз, когда они с Кешей пришли на привычное место, пацаны уже были на своей части берега и снова таскали карасей, весело галдя.

Через двадцать минут, глядя на свой неподвижный поплавок, Сергей Петрович не выдержал, подошел к пацанам и вежливо спросил, на что они ловят. Пацаны на него посмотрели тусклыми взглядами, сквозь зубы ответили, что ловят на наживку и что тебе, дядя, не пора ли домой — пить кефирчик.

Сергей Петрович обиделся, вернулся на свое место и снова забросил снасть, однако он понимал, что ничего не поймает: он явно делал что-то не то. Впрочем, Кеше все это нравилось, он лежал на пузе с крайне довольным видом и лелеял надежду на то, что когда-нибудь Сергей Петрович что-то там такое поймает, что он обещал, а Кеша не знает, что это такое.

Они так и продолжали ходить на пруд — это стало практически традицией. Причем Сергей Петрович каждый раз трогательно брал ведерко для добычи, которое обратно приносилось полностью сухим и без какого-либо улова.

Впрочем, в одну из пятниц к ним в очередной раз приехал Людмилыч, Сергей Петрович ему вечером рассказал о неудачах на рыболовном фронте, и Людмилыч, который сам был заядлый рыбак, сказал, что завтра все изменится, потому что он пойдет с ними. Впрочем, сказал Людмилыч, на прудах он как раз никогда не ловил, но как-нибудь разберется.

В субботу вечером на пруду было немало народу: и стайка обычных пацанов, и несколько суровых деревенских мужчин, которые, в отличие от пацанов, ловили стоя в камышах, причем буквально через десять минут после прихода их компании буквально на их глазах один из мужиков вытащил такого здоровенного карпа, что ему аплодировали и радостно улюлюкали все собравшиеся на пруду.

— Ясно, — сказал Людмилыч, доставая из кармана небольшую бутылочку водки — чекушку, как ее называли в деревне, — я пошел на разведку.

Людмилыч пробрался в камыши, очень быстро завязал со счастливым рыбаком разговор, угостил его водкой из пластикового стаканчика — сам Людмилыч не пил ни капли, ему под ночь нужно было ехать в Москву, — ну и буквально за пятнадцать минут выяснил все тонкости, пока чекушка не опустела.

— Значит, так, Петрович, — сказал Людмилыч, вернувшись. — Червяков выкинь, на червяков карась и карп не идут, а кроме них тут только какая-то, как он сказал, басклейка, но я думаю, что это уклейка. Ловить надо на размоченный черный хлеб: мякиш опускаешь в воду, сминаешь большой комочек, а потом делаешь маленькие комочки и насаживаешь на крючок.

Сергей Петрович это все внимательно слушал, да и Кеша также внимательно следил за тем, как у Людмилыча смешно двигается борода, когда тот что-то говорит.

— Спуск делаешь такой, чтобы крючок или лежал на дне, или находился у самого дна, — продолжил Людмилыч. — Поплавок может лежать или полулежать. При этом нужно, чтобы у поплавка низ был или белый, или прозрачный — глубина маленькая, карась может пугаться другого поплавка. Ну и все, с этим должно клевать. Пошли теперь обратно, — скомандовал Людмилыч, — завтра пойдешь уже ловить, как полагается.

В сарайчике нашлись один поплавок с прозрачным низом и один поплавок с белым низом. Также там дополнительно обнаружился целый набор крючков и грузил.

Сергей Петрович не особенно верил в то, что у него из этого что-то получится, но поплавок сменил, хлеб приготовил, а ведерко для добычи в первый раз брать не стал — из суеверия.

Выяснилось, что Людмилыч все выяснил верно. Когда Сергей Петрович все сделал так, как ему сказали, караси начали довольно часто дергать приманку и, хотя Сергею Петровичу приходилось частенько вытаскивать снасть и проверять, не слетел ли хлеб, за эту рыбалку он поймал аж пять карасей — одного совсем мелкого, трех средних и одного вообще здорового, в полторы ладони.

Класть их было некуда, поэтому Сергей Петрович первого пойманного карася положил в траву и сказал Кеше стеречь добычу. Кеша к поставленной задаче отнесся со всей серьезностью, поэтому пару раз гавкнул на карася, когда тот бился в траве, затем еще раз гавкнул, а через несколько минут карась, видимо, понял, кто тут главный, поэтому биться почти перестал и затих в траве.

Сергею Петровичу, когда он вытащил следующего карася, и следующего, и следующего, было их жалко просто класть на берег, поэтому он пошел и отдал их пацанам — уж те-то явно знали, что с ними делать. Пацаны удивились, но карасей приняли и даже типа как поблагодарили.

Ну и в следующие дни Сергей Петрович приходил уже с ведерком и вечером они с Кешей уходили с добычей от пяти до десяти карасей. Их Сергей Петрович жарил дома в сметане, также вялил по рецепту, найденному в Интернете: три дня выпотрошенные рыбки лежат в соли, затем продеть на веревочку и вялить на солнце. Получалось неплохо, с пивом эти рыбки шли так, что даже Людмилыч оценил и сказал, что не зря потратил чекушку на выяснение местных рыболовных секретов.

Фотографические увлечения

В очередной свой приезд Людмилыч привез Сергею Петровичу небольшую фотокамеру. Он сказал, что ему подарили на работе на юбилей, сам он не фотографирует, ему нечего, а чего камере просто так лежать — пускай Сергей Петрович фотографирует природу, а главное — Кешу как такового и Кешу на природе.

Сергей Петрович камере обрадовался. В юности он увлекался фотографией и делал снимки на фотокамеру «ФЭД». Когда у них с Софьей Павловной родился Андрюша, младенец первый год так орал по ночам, что Сергей Петрович с женой обычно заходили в ванную комнату и там при свете красной лампы печатали фотографии, которые Сергей Петрович снимал днем: Андрюша в люльке, Андрюша немузыкально орет, Андрюша музыкально орет, Андрюша в ходунках, Андрюша на горшке задумчиво прикладывает к виску палец, как какой-то Гоголь, честное слово.

Но современные камеры Сергей Петрович не знал. Они с Петей вдвоем потратили целый вечер, выясняя, что там к чему и как это все использовать, но тут помогло то, что камеру дарили знающие люди — они к ней сразу приложили карту памяти, на которую записывались фотографии, — ну и в Интернете нашлась документация на русском языке, так что они в конце концов во всем разобрались.

И тут Сергей Петрович открыл для себя целый новый мир цифровой фотографии, который был значительно удобнее, чем мир пленочного фото его юности. Причем ему в этих краях и природы вполне хватало, но главное — у него был шикарный натурщик, снимки которого страшно радовали и Сергея Петровича, и Людмилыча, и Андрея, так что в скором времени их фотоальбомы пополнились Кешей в траве, Кешей на берегу пруда, Кешей на подоконнике, Кешей, забавно вымазанным бананом, Кешей в полях, Кешей, нюхающим цветок (на самом деле он пытался слопать бабочку, которая сидела на цветке), и Кешей, думающим о Шопенгауэре, как назвал эту фотографию Сергей Петрович, хотя, если честно, задумчивый взгляд Кеши относился к куску вареной печенки, которую он очень любил и которая так соблазнительно лежала на столе.

Несколько раз Сергей Петрович пытался снять их с Кешей вдвоем, но из этого ничего не получалось. Тогда он снова засел изучать Интернет, после чего купил штатив, научился запускать съемку на фотоаппарате с задержкой, после чего альбомы пополнились целой серией совершенно новых фотографий: Сергей Петрович с Кешей чинно сидят на кровати, они же пропалывают морковку (Сергей Петрович пропалывал, а Кеша неподалеку предавался легкой поэтической флегме), они же ловят рыбу — Сергей Петрович чинно сидит с удочкой, Кеша разглядывает плавающих в ведерке карасей, — они же в полях испуганно смотрят в камеру — там на горизонте показался молодой бычок как раз в тот момент, когда снималось фото, — ну и так далее.

Аркаша

Как-то раз Сергей Петрович с Кешей сидели дома по причине пасмурной погоды: Сергей Петрович в Интернете в очередной раз изучал всякие тонкости, касающиеся породы померанский шпиц, а Кеша, представитель породы померанский шпиц, высунув язык, сидел на подоконнике и изучал окрестности.

Внезапно за окном возник кошачий силуэт. Кеша испугался и даже тихонько гавкнул: Сергей Петрович оторвался от компьютера, увидел кота и испугался, что опять явился их давешний недруг. Однако они оба с Кешей пригляделись — нет, этот кот выглядел совершенно по-другому. Он был симпатичный, ухоженный и не выглядел угрожающе. Кот с интересом заглядывал в окно, и в его взгляде на Кешу была видна дружеская заинтересованность.

— Ну пойдем, — сказал Сергей Петрович Кеше, — выясним, что за зверь такой к нам пожаловал.

Он взял собачку на руки, на всякий случай поискал взглядом веник, который обычно стоял рядом с дверью, подошел к двери, открыл защелку, и они с Кешей вышли на крыльцо.

Котик, стоящий на приступке у окна, посмотрел на них, коротко мявкнул, спрыгнул, подошел к крыльцу и замурчал, качая головой.

Сергей Петрович спустил Кешу с рук и предоставил ему возможность познакомиться с котиком. Кеша медленно подошел к коту и вопросительно посмотрел на него. Кот что-то снова проурчал, прошел мимо Кеши, почти касаясь его, и стал тереться о ногу Сергея Петровича.

Да, это был совершенно другой кот. Впрочем, буквально через пятнадцать минут все выяснилось. С улицы раздались призывные крики: «Аркаша, Аркаша!» Сергей Петрович взял кота на руки, открыл калитку, выглянул — и тут же к нему подбежала симпатичная женщина лет пятидесяти, которая схватила кота и стала ему выговаривать за то, что тот без разрешения отправился делать визиты.

Разумеется, они познакомились. Женщину звали Елена Сергеевна, она жила недалеко по соседству, а Аркадий был ее кот. Она из Москвы, как сразу сообщила Елена Сергеевна, Аркаша с ней живет в Москве, к деревенской жизни непривычный, но она его вывезла на месяцок, чтобы котик побыл на природе.

На этом первоначальное знакомство и завершилось — Елена Сергеевна забрала Аркашу и ушла к себе домой. Но ее дом действительно находился рядом, Елена Сергеевна в доме сидеть не любила, так что Сергей Петрович, отправляясь с Кешей на прогулки, часто заставал ее на улице. Они здоровались, болтали о том о сем, а потом и потихоньку стали вместе гулять со своими питомцами, затевать всякие пикники, шашлыки и так далее.

Людмилыч, которого во время очередного приезда с Еленой Сергеевной познакомили, все это воспринял с воодушевлением, а когда он увидел, что Аркадий с Кешей общается вполне дружелюбно, так и вовсе оттаял и стал сам предлагать угостить всю компанию шашлыками.

В один из вечеров Елена Сергеевна пригласила Сергея Петровича с Кешей на званый ужин. Она сказала, что любит средиземноморскую кухню и приготовит настоящую испанскую паэлью. Сергей Петрович ради такого случая даже попытался было приодеться, но выяснилось, что ничего относительно парадного он сюда не привозил, так что ограничился спортивным пиджаком, надетым поверх обычной рубашки и потертых джинсов.

Зато Елена Сергеевна их встретила в довольно эффектном платье, и Сергей Петрович пожалел, что не предусмотрел подобной ситуации и не запасся правильной одеждой.

Впрочем, хваленая паэлья оказалась рисовой кашей, в которую были воткнуты размороженные креветки, но Сергей Петрович был неприхотлив, они с Еленой Сергеевной выпили бутылочку какого-то дешевого испанского вина, которое прилагалось к паэлье, очень мило поболтали, пока Кеша с Аркадием вместе увлеченно играли с какой-то мягкой игрушкой, после чего Сергей Петрович назад отправился даже в слегка смятенных чувствах: он выяснил, что у Елены Сергеевны в Москве есть своя квартира, а эта дача, в которой она живет, также ее собственность — они ее покупали с мужем, который, увы, давно покинул этот мир, — так что было понятно, что вот уж ее Сергей Петрович интересует — а он ее явно интересовал — именно сам по себе, а не в силу каких-то материальных причин. Да и Кеша с Аркадием отлично поладили, несмотря на старинную вражду кошек и собак, но Сергея Петровича это не удивило — Кеша на самом деле не сильно отличался от большой кошки.

Возвращение домой

Это лето было самым лучшим в совместной жизни Сергея Петровича и Кеши, но пришла осень, срок аренды закончился, им пришлось возвращаться домой, чему они, если честно, были даже рады: с августа хорошую погоду как выключили, часто шли дожди и они коротали дни в этих двух комнатушках и только изредка могли выйти погулять так, чтобы не измазаться в грязи по уши. Перед возвращением они нанесли пару визитов Елене Сергеевне с Аркашей, один раз приняли их у себя, ну и договорились, что зимой будут держать связь и так далее.

Московскую квартиру Сергей Петрович с Кешей встретили с большим воодушевлением. После дождей и слякоти деревни они вернулись к той комфортной жизни, которая у них была раньше.

Все пошло своим городским чередом. Они рано просыпались, выходили на прогулку — чтобы застать утренний собачий клуб, где Сергей Петрович мог пообщаться с собачниками-соседями, а Кеша мог потусоваться с теми собачками, которые его воспринимали всерьез.

Потом, вернувшись, они обстоятельно завтракали, причем за завтраком Сергей Петрович читал Кеше новости из Интернета: он ставил на стол перед собой ноутбук и открывал программу, где эти новости публиковались.

После завтрака начинался час ухода за пушистым животным: Сергей Петрович доставал сумочку со всеми соответствующими аксессуарами и начинал вычесывать Кешу строго по инструкции — у того был довольно густой подшерсток, который требовалось расчесывать, так что пропускать нельзя было ни одного дня.

Перед обедом они снова выходили гулять, затем обедали. После обеда Сергей Петрович устраивался на диване почитать какую-нибудь книжку, Кеша устраивался у него под боком, и обычно это заканчивалось тем, что они дружно спали где-то час-полтора.

Потом просыпались, Сергей Петрович приступал к изучению английского языка — он решил, что если будет каждый день заучивать по десять слов, то через какое-то время языком овладеет полностью, — а Кеша внимательно слушал те звуки, которые воспроизводил Сергей Петрович, и на лице его читалось сильное удивление.

Вечером — ужин, просмотр чего-то на компьютере или передачи на канале «Культура», снова небольшая прогулка с вечерним клубом — и сон.

И Сергея Петровича, и Кешу этот распорядок полностью устраивал, и они не собирались тут что-то менять.

Сергея Петровича, правда, несколько беспокоило то, что Людмилыч стал заезжать значительно реже и по отношению к Кеше вел себя уже не совсем так, как раньше. Но в какой-то очередной приезд Людмилыч остался на ночь — он мог оставаться в комнате Андрея, — они с Сергеем Петровичем вместе поужинали, и Людмилыч объяснил, что происходит. По его мнению, он слишком привязался к Кеше и теперь хочет это как-то изменить. Потому что он, Людмилыч, домашних животных по этой причине и не заводил: он к ним слишком привязывается и это его пугает. Кеша очень классный, сказал Людмилыч, но он — твой песик, Петрович, так что Петя должен быть в стороне. Он так решил, и не нужно его уговаривать.

Сергей Петрович этому очень подивился, но спорить не стал: Петя решил так решил.

Его отношения с Кешей всегда были очень ровные. Сергей Петрович знал, что этот песик — главное существо в его жизни, и его только страшно беспокоил момент, что будет с Кешей, когда он, Сергей Петрович, покинет этот мир. Он сам чисто объективно понимал, что ему не так много осталось: и сердечко побаливало все больше и больше, а он толком там и не обследовался, и возраст уже был такой… Однако он знал, что если что — о Кеше Людмилыч точно позаботится, и это его успокаивало.

Еще несколько месяцев у Сергея Петровича с Кешей прошли совершенно безмятежно, как вдруг Сергей Петрович с большой тревогой стал замечать, что поведение песика немного изменилось. Он вдруг как-то стал время от времени подволакивать ножку, иногда Кеша начинал туда-сюда крутить головой, как будто ему что-то мешало, — это Сергея Петровича страшно пугало.

Поначалу это происходило нечасто — он эти признаки замечал раз в несколько дней и не придавал им особого значения. Потом они стали повторяться чаще и чаще. И тут Сергей Петрович серьезно встревожился: было понятно, что песика надо обследовать. Он помнил историю с олигархом Палычем, и он верил в профессиональных врачей.

Поэтому, когда уже стало понятно, что проблему нужно решать, Сергей Петрович снял телефонную трубку и позвонил Евгении Анатольевне, которую рекомендовал Людмилыч. Она оказалась женщиной действительно суровой, но Сергей Петрович знал, что Евгения Анатольевна — действительно очень грамотный специалист.

Они с Кешей пришли на прием. Евгения Анатольевна с хмурым видом ощупала песика, сказала Сергею Петровичу сделать несколько анализов и с результатом снова прийти к ней.

Некоторые анализы было сделать не так просто, но Сергей Петрович справился. Когда он получил результаты, то снова пришел к Евгении Анатольевне на консультацию.

Она посмотрела анализы, и лицо ее стало чернее тучи. Сергей Петрович, глядя на ее лицо, испугался так, как не пугался никогда в жизни.

— У меня плохие новости, — сказала Евгения Анатольевна резко. — Тут явно налицо очень серьезное генетическое заболевание. Я всегда говорю правду о том, что происходит, так вот, ваш песик умирает, да. Я не могу точно сказать, сколько ему осталось, но где-то через полгода начнутся уже всякие серьезные боли, а после этого он проживет месяца три-четыре. И как только боли начнутся, его нужно будет усыпить — просто чтобы он не мучился. Простите, — сказала Евгения Анатольевна, — но тут других вариантов нет.

Сергей Петрович, когда это услышал, как будто окаменел. Он внимательно смотрел в лицо Евгении Анатольевны, пытаясь понять, не привиделось ли ему это, правильно ли он все понял. Да как же это так — ведь Кеше всего-то чуть больше пары лет?!!

— Это ужасно, — сказала Евгения Анатольевна, которая, судя по всему, действительно близко к сердцу приняла эту историю, — но тут, к сожалению, мы ничего сделать не можем. Разве что смягчить боли, когда они появятся. Но для него же лучше до этого не доводить. Если вы его любите, — сказала Евгения Анатольевна, глядя Сергею Петровичу прямо в глаза, — вы поможете ему уйти до того, как он начнет мучиться.

Из клиники Сергей Петрович шел, не разбирая дороги, и в результате очнулся, когда зашел куда-то совсем далеко. По лицу его катились слезы, он ничего не понимал: ну как же так, как же все так жестоко и подло получилось, вот Кеше-то за что? Он же просто маленький забавный песик, шептал про себя Сергей Петрович, глотая слезы, чем он-то провинился?

Домой он вернулся только через несколько часов. Истосковавшийся Кеша долго прыгал от радости, глядя на Сергея Петровича, а тот поднял собачку к груди, прижал и никак не мог успокоиться.

Ночью Сергей Петрович не спал вообще. Он уложил Кешу, накрыл его пледом, лег рядом, обнял песика — и его трясло так, что он боялся, как бы песик не проснулся.

Утром он позвонил Людмилычу и все рассказал. Людмилыч в ответ что-то пытался сказать, но у него это не получалось сделать несколько минут. Наконец Людмилыч сказал, что можно, конечно, попробовать проконсультироваться с другими врачами, но что если это сказала Евгения Анатольевна — значит, тут проверять уже не у кого, лучше нее просто нет.

— Я сейчас приеду, — сказал Людмилыч.

Приехал через двадцать минут — видимо, гнал на своем джипе так, что нарушил все возможные правила.

Вечер они провели втроем. Сергей Петрович и Людмилыч сидели на диване, на их ногах удобно устроился Кеша, которого они поочередно гладили, а песик не понимал, почему эти двое близких ему людей не играют с ним и не веселятся, а только смотрят на него и эдак так странно смаргивают.

Сердце

У Сергея Петровича все чаще и чаще болело сердце: кололо в груди, отдавало под лопаткой. Он по старой советской привычке глотал валидол, и ему это слегка помогало. Хотя Сергей Петрович давно прочитал в Интернете, что это все никак не помогает. Ну как это не помогает, спрашивал сам себя Сергей Петрович, ведь он рассасывал таблетку и ему вроде как становилось лучше.

Однако он понимал, что ему нужно заниматься этой проблемой: Кеша болеет, а если Сергей Петрович совсем разболеется, то кто будет ухаживать за Кешей?

Он позвонил Людмилычу, обо всем рассказал. Тот пожурил Сергея Петровича за то, что тот раньше не обратился — а боли в сердце у него появлялись не первый год, как выяснилось, — и сказал, что все организует. У него, сказал Петя, есть старый друг, с которым они учились в медицинском. Друг сейчас очень крутой кардиолог в Чазовском центре, и с ним можно договориться, чтобы Сергея Петровича обследовали буквально за пару часов, причем сделали то, что обычно делают людям, которые ложатся в стационар на целую неделю.

«Только тебе, Петрович, — сказал Петя, — надо будет подъехать в нужное время в нужное место. Возьми такси, это будет недорого. Сможешь? Я могу договариваться?» — спросил Петя.

Сергей Петрович подтвердил, что он готов приехать в нужное время и в нужное место, чтобы обследовать сердце. При этом он погладил Кешу, который лежал у него на коленках и выглядел практически здоровым — песик последнее время перестал крутить головой, хотя ножку периодически подволакивал.

Петя через десять минут перезвонил, сказал, что обо всем договорился, нужно только подъехать на следующий день в одиннадцать часов утра. Сергей Петрович подтвердил, что все сделает.

Он действительно встал утром, погулял с Кешей, позавтракал, собрался было выезжать, как вдруг заметил, что Кеша снова стал трясти головой, а потом собачку еще и вырвало. Это Сергея Петровича так испугало, что он побежал убирать, затем поднял Кешу на ручки и так и просидел с ним до вечера. До звонка Людмилыча, который, явно еле сдерживаясь, спросил, почему Сергей Петрович не приехал к доктору Лаврову, с которым он уже договорился, и который уже со всеми договорился, и…

Впрочем, Людмилыч не стал упоминать о том, что он за это уже заплатил двести долларов.

Сергей Петрович чувствовал свою вину и попытался было объяснить Людмилычу, но тот, когда услышал, что произошло с Кешей, сказал, что Петрович все правильно сделал и что обследование можно перенести. И они договорились, что на момент обследования Людмилыч приедет, чтобы посидеть с Кешей.

Через три дня у них все получилось. Людмилыч приехал, отправил на такси Сергея Петровича — Лавров на самом деле вошел в положение и сказал, что лишних денег за это все не возьмет, раз уже заплачено, — Сергея Петровича обследовали и сказали, что сердечко у пациента так себе, так что нужно заниматься. Не то чтобы совсем кошмар, сказал Лавров, глядя сквозь очки с очень тонкой оправой, но нужно с этим что-то делать.

Сергей Петрович все честно передал Людмилычу, тот прочитал бумаги с озабоченным выражением на лице и повторил, что сердечком Сергея Петровича надо заниматься.

— Нам много кем тут надо заниматься, — сказал Сергей Петрович, водружая на колени Кешу. — Тут много у кого есть проблемы.

Людмилыч посмотрел грустным взглядом на Сергея Петровича и Кешу и сказал, что через некоторое время снова заедет.

Волшебная клиника

Сергей Петрович продолжал выходить с Кешей на прогулки. Он уже перестал общаться с членами собачьего клуба, его это уже вообще не волновало, он уже находился в несколько другом измерении. Он знал, что должно произойти, он старался каждый день с утра до вечера проводить с песиком и даже на телефонные звонки близких людей отвечал далеко не всегда. Ну разве что на звонки Людмилыча отвечал в любом случае.

Андрею во время традиционных сеансов он особо ничего не рассказывал. Андрей, конечно, заметил, что отец чем-то очень опечален и не очень хорошо выглядит, но так как Сергей Петрович ничего объяснять не стал, Андрей расспросы прекратил. Тем более что Людмилыч ему все рассказал, а как тут помочь, Андрей не знал.

Евгения Анатольевна ему подробно не рассказывала, как будут развиваться события, а они развивались по синусоиде. Кеше то становилось лучше — и Сергей Петрович начинал надеяться на несбыточное, то снова становилось хуже — и тогда они уже даже гулять не выходили. А потом снова становилось лучше — они гуляли и изредка Кеша даже выглядел прежним веселым песиком. Но потом снова что-то начинало терзать его изнутри, глазки его покрывались дымкой, он начинал тяжело дышать и ходил с трудом.

Конечно, никто сдаваться просто так не собирался. Евгения Анатольевна сказала, что эту болезнь вылечить невозможно, однако существует проработанная поддерживающая терапия, так что, если делать все правильно, это и песику облегчит жизнь, и, вполне возможно, он проживет заметно дольше.

Сергей Петрович сказал, что готов делать что угодно и заплатит любые деньги, на что Евгения Анатольевна сказала, что дело совершенно не в деньгах — препараты недорогие, — а в том, что это все надо делать регулярно, причем лечение довольно сложное.

Сергей Петрович даже обрадовался тому, что лечение сложное. Это означало, что он для Кеши хоть что-то может сделать. Больше всего его угнетала мысль, что после вынесения этого приговора Кеше — потому что есть диагнозы, а есть приговоры — он сам мало что может сделать.

И Сергей Петрович изо всех сил занялся лечением песика и уходом за ним — это хоть как-то отвлекало его от того ужаса, который поселился в его душе.

В какой-то момент песик совсем занемог, и Сергей Петрович даже перестал выходить с ним на прогулки. Он ему поставил в туалет кошачий лоток с наполнителем, и Кеша туда периодически ходил. А когда ему становилось совсем плохо, он туда полз. У Сергея Петрович слезы градом катились из глаз, когда он за этим наблюдал, и он несколько раз пытался поставить лоток рядом с лежанкой песика, но Кеше это явно не нравилось, и Сергей Петрович всякий раз переносил лоток обратно в туалет.

Впрочем, потом Кеше снова слегка получшело и они даже начали опять выходить на небольшие прогулки — только совсем рядом с домом.

В одну из прогулок к Сергею Петровичу подошла соседка Полина — та самая, которая некоторое время назад почему-то имела на Сергея Петровича какие-то виды. Сергей Петрович хотел было ее сразу отшить — у него было совсем не то настроение, чтобы щадить чьи-то чувства, — однако Полина сразу завела разговор о Кеше. Она аккуратно заметила, что песик неважно выглядит, и Сергей Петрович сквозь зубы вынужден был признаться, что да, Кеша болеет. А что?

И тут Полина начала рассказывать про якобы волшебную клинику, в которой умеют так помогать заболевшим животным, что они быстро встают на ноги. Врачи, объясняла Полина, умеют только пугать хозяев собачек и потом заставляют платить за консультации. А есть всякие современные лекарства, которые реально быстро вылечивают.

Что за современные лекарства, недоуменно спросил Сергей Петрович. Лекарства ведь свои от каждой болезни.

Вот там и подберут, объяснила Полина. У нее самой кота вылечили, у подруги собака была почти в безнадежном состоянии — теперь бегает, как щенок, у другой подруги собаке врачи оставили меньше года — уже два года прошло, горя не знают. Новая технология, сказала Полина, они по крови все определяют. Японский аппарат, дорогущий — страшно. Берут кровь, определяют, подбирают лечение, дальше соответствующие специалисты ставят несколько капельниц, после чего — значительное улучшение и даже выздоровление. Полина всех к ним отправляет — все очень довольны.

Сергей Петрович, с одной стороны, это все слушал с определенным недоверием, но, с другой стороны, ему так хотелось надеяться на чудо. Да и если подумать, Полине-то зачем врать? Какой смысл? Если и ее кота вылечили, и собак подруг…

В общем, Сергей Петрович взял у Полины адрес этой клиники, который она не только помнила наизусть, но и вручила Сергею Петровичу визитку с адресом и телефоном. Причем при звонке ему надо было обязательно сослаться на Полину — чтобы все лучше сделали, как сказала соседка.

Полина при этом, конечно, из вежливости умолчала, что она является одной из распространительниц услуг данной конторы и что за каждого клиента ей платят по десять процентов того, что с этого клиента клиника снимает. И Полина на самом деле неплохо жила на эти деньги. А что? Каждый выкручивается, как может.

Сергей Петрович был в таком смятенье чувств от всего этого, что первый раз в жизни не стал звонить Людмилычу, чтобы спросить, что он думает по поводу всего этого, а сразу позвонил в клинику и спросил, что они предлагают. Мелодичный женский голос в трубке ответил, что ему надо подъехать с песиком в любой удобный день: там у животного аккуратно возьмут анализ крови — все будет сделано так, чтобы песика минимально побеспокоить, — анализ обработают на очень дорогом японском оборудовании, после чего получат информацию и назначат лечение. Обычно это капельницы с редкими и дорогими лекарствами из Японии. Для маленьких собачек требуется не менее трех сеансов, для больших — не менее пяти. Но результат будет заметен быстро.

Прием у врача и обследование стоят пять тысяч рублей, сообщил приятный женский голос. Цена курса лечения зависит от выписанных препаратов, а оплатить все нужно будет вперед, потому что препараты индивидуальны и заказываются также из Японии.

У Сергея Петровича появился проблеск надежды. Мало ли, думал он. Евгения Анатольевна, конечно, врач явно знающий, но, может, у нее просто нет такого оборудования и таких препаратов? Это же из Японии. В любом случае надо попробовать, он не может лишать Кешу — да и себя, скажем честно — хоть какого-то шанса.

Он записался на прием на следующий день. Оказалось, что эта клиника находится буквально в пешей досягаемости — у них было немало отделений по всей Москве, что еще раз доказывало тот факт, что заведение — достаточно солидное.

Кеша прям тоже как будто почувствовал некоторую надежду, поэтому вел себя бодрячком и до конторы дошел практически сам: Сергей Петрович его нес на руках всего-то одну автобусную остановку, когда песик все-таки притомился.

Клиника произвела на Сергея Петровича очень хорошее впечатление. Большое помещение с крутым ремонтом, мебель и отделка дорогие, персонал серьезный, но доброжелательный.

Им во время ожидания даже предложили какие-то напитки и фрукты — где вообще такое когда-то встречалось, подумал Сергей Петрович. Пока врач занимался с другим клиентом, им по телевизору показали фильм о том, как эта фирма по всему миру спасает домашних любимцев. И когда Сергей Петрович наблюдал реальные, как там говорилось, истории о том, как одна собачка, другая собачка, одна кошка, другая кошка и даже несчастная игуана излечились после страшных диагнозов, он подумал, что, наверное, не все еще потеряно, ведь есть же люди, которые могут помочь.

Потом их пригласили на прием к врачу. Симпатичная и очень толковая медсестра аккуратно взяла у Кеши анализ крови — песик даже и не пикнул. А серьезная дама-врач в очках с эффектной оправой долго показывала Сергею Петровичу на мониторе какие-то серые, темные и черные пузырьки — это, сказала она, различные вирусы, которые присутствуют в крови песика, — объяснила, что именно они вызывают у собачки это заболевание, но оно все решаемо, потому что тут надо воздействовать на причину, а не на следствие. Если мы разрушим причину, объяснила врач, то следствие просто не наступит, понимаете?

Сергей Петрович понимал. Но он робко спросил, каким образом они смогут воздействовать на причину. Так вот для этого соответствующие препараты и существуют, объяснила дама. Точнее, даже не препараты, а целый набор препаратов, из которых мы составляем наш комплекс, с помощью которого проводится лечение.

У нас теперь все данные есть, сказала дама, комплекс мы сейчас подберем. И она запустила на компьютере мудрено выглядящую программу, в которую начала вбивать всякие данные, поглядывая на картинку в мониторе сложного прибора, где Кешина кровь показывалась серыми и темными пятнышками.

Через некоторое время дама позвала медсестру и, глядя в программу, прочитала ей несколько очень заковыристо звучащих названий.

Это, сказала дама Сергею Петровичу, ваше лечение. Если вы согласны, мы его заказываем в Японии.

— А сколько ждать? — робко спросил Сергей Петрович.

Дама объяснила, что клиника солидная, связи давно налажены, так что обычно на это уходит буквально три дня — присылают самолетом, тем более что поток большой.

Сергей Петрович видел, что поток большой: в приемной действительно сидело немало народу со своими питомцами.

— Так что если вы готовы принять специалистов, — сказала дама, — они могут прийти уже буквально в следующий понедельник.

Сергей Петрович твердо сказал, что готов принять специалистов.

— У вас будет курс в три капельницы, — объяснила дама, — каждая стоит пять тысяч восемьсот рублей. Оплатить надо весь курс вперед — мы же будем заказывать препараты, это делается конкретно для вашего песика.

Сергей Петрович сказал, что он все готов оплатить прямо сейчас: они по пути в контору зашли в банкомат и он снял с карточки деньги с большим запасом. Сумма была очень большая, но Сергей Петрович понимал, что, если хочешь получить результат, скупиться не надо. Ну и если честно, то за то, чтобы Кеша выздоровел, он был готов отдать вообще все, что у него было.

В холле клиники Сергей Петрович все оплатил, получил соответствующие квитанции, и им сказали в понедельник до обеда ожидать визита специалистов.

Капельницы

В выходные Сергей Петрович был очень воодушевлен, и ему даже казалось, что теперь все будет хорошо. Он проявил инициативу, нашел солидную клинику, теперь следует только дождаться результатов.

Сразу после двенадцати дня в дверь позвонили. Сергей Петрович прям побежал открывать — он их ждал, как волшебников. Впрочем, двое мужиков, стоящих за дверью, на волшебников не походили никак. Они даже не были похожи на специалистов, как подумал Сергей Петрович. Оба были толстенькие, странноватого вида, один все время подхихикивал, а другой, наоборот, имел грустную физиономию.

Но они показали бумагу от клиники, спросили у Сергея Петровича его бумаги и сказали, что сейчас будут ставить капельницу.

В клинике Сергею Петровичу вручили напоминалку о том, как это все нужно подготовить для ввода лекарств. И он заранее подготовил — теплую простынку. Также он все утро объяснял Кеше, что ему скоро будут вводить лекарство и тогда он скоро выздоровеет. Кеша слушал эти объяснения, но никаких эмоций не проявлял.

Толстенькие мужики прошли в гостиную, где была подготовлена простынка и где Кеша лежал на диване. Песик, увидев этих мужичков, напрягся и даже как-то злобно оскалился, чем страшно удивил Сергея Петровича: Кеша обычно скалился как бы в улыбке и злобно ни на кого не смотрел.

Подхихикивающий мужичок объяснил, что им надо выбрить у песика шерсть на лапе, чтобы поставить иголку. Шерсть-то у него густая, сказал мужичок, иначе не попасть никак.

Сергей Петрович сказал, чтобы они делали все, что нужно. Но — аккуратно.

Оборудование у специалистов оказалось нормальное. У второго грустного мужичка была специальная машинка, которой он Кеше быстро и достаточно безболезненно сбрил шерсть на лапке, и там осталась полянка где-то в два сантиметра диаметром.

Подхихикивающий мужик ловко и достаточно профессионально воткнул в вену иглу — Кеша дернулся, но даже и не гавкнул. И Сергей Петрович успокоился: выглядели они странновато, но свое дело, видимо, знали.

Они быстро достали складную подставку, вытащили из сумки капельницу, показали ее Сергею Петровичу — там на этикетке были всякие слова на непонятном языке.

Специалисты быстро провели всякие манипуляции, произнося фразы «регулятор-то регулируй», «канюлю придерживай», «да запускай нормально, что мы, тут до вечера будем сидеть», после чего игла была закреплена в катетере, лекарство пошло и Кеша стал получать свое лекарство. И мужики сказали, что это капельница, так что процесс длительный, надо ждать. После чего они уткнулись в свои телефоны.

Через некоторое время Сергей Петрович заметил, что состояние Кеши ухудшилось. Он начал дрожать, глаза его помутнели, он начал как-то странно качать головой. Он сразу об этом сказал специалистам, но те заверили, что это — нормальный процесс, мол, всегда так бывает.

Все это продолжалось довольно долго, и Кеше явно хужело и хужело, но наконец-то флакон полностью прокапался, мужики все сняли и сказали, что приедут завтра в то же время.

Сергей Петрович смотрел на Кешу, и что-то ему не нравилось, как действует японское лекарство. Утром песик выглядел явно лучше, а сейчас он был в каком-то совсем болезненном состоянии.

Но лекарство же должно подействовать, подумал Сергей Петрович.

Впрочем, к вечеру Кеша более или менее отошел. Он ходил с трудом, Сергей Петрович поднял его на диван, включил было канал «Культура», но при этом практически не смотрел на то, что происходит на экране, а просто прижал Кешу к груди и думал о том, почему в жизни все так бывают и за что это им обоим.

На следующий день никаких улучшений в состоянии песика он не увидел, а по сравнению с предыдущим днем ухудшения были и заметные. Кеша тяжело дышал, передвигался с трудом.

Когда в районе двенадцати в дверь позвонили, Сергей Петрович был уже готов выгнать этих специалистов, но его останавливало то, что курс прописали в три капельницы и, наверное, следовало прокапать все три, а потом судить о результатах.

Вторую капельницу просто так поставить не удалось. Когда Кеша увидел вчерашних мужиков, он злобно оскалился и начал лаять. А когда смешливый мужик попытался взять его за лапку, Кеша стал вырываться.

— Хозяин, — сказал грустный мужик, — ну ты давай, помогай, а то как мы без тебя?

Сергей Петрович помог подержать Кешу, чтобы ему снова поставили иглу, и когда он увидел взгляд песика, то сердце его снова сильно разболелось. Но это ведь для него же все делается, для него, шептал сам себе Сергей Петрович.

Со второй капельницей все было просто ужасно. Кеша постоянно вырывался, лаял, пытался всех укусить и один раз даже укусил Сергея Петровича. Тот был в ужасе — раньше никогда такого не было. Лежать песик не хотел никак, он все время вырывался, так что с грехом пополам удалось влить половину капельницы, после чего Сергей Петрович фактически выгнал специалистов — в этот момент Кеша, который уже не мог сопротивляться, просто тихо выл и Сергей Петрович заставил их снять иглу.

Он был в ужасе. Никакого улучшения не было даже рядом, наоборот, песик явно чувствовал себя заметно хуже, чем раньше. Вечером Сергей Петрович взял Кешу на ручки, тот лежал в руках совсем слабенький и мало на что реагировал.

Когда на следующий день раздался звонок в дверь, Сергей Петрович уже знал, что делать. Он открыл дверь и предложил специалистам пойти на хер с их капельницами. Вот так на хер или куда им будет угодно. В дом, сказал Сергей Петрович, он их не пустит.

Специалисты этому не удивились, сказали только, что было оплачено за три визита, два сделано, а за третий, мужчина, распишитесь и мы пойдем, нам-то пофиг. Сергей Петрович расписался на какой-то бумажке, прорвав ее, и мужики ушли.

Кеша весь день лежал, вечером его начала бить крупная дрожь, и песика пару раз стошнило. Сергей Петрович сидел с ним все время. У него где-то звонил мобильник, также в дверь кто-то звонил — он не откликался.

Сергей Петрович ходил с Кешей, держа его в руках, как ребенка, что-то ему напевал и что-то ему нашептывал. Песик лежал, закрыв глаза, и дрожал.

Заснул Сергей Петрович, сидя на диване с Кешей на руках. Утром он проснулся как от удара. Тельце Кеши было холодное, как лед.

Что интересно, Сергей Петрович ничего такого особенного не почувствовал, у него чувства были полностью выжжены. Он вообще последние несколько дней ходил в совершенно сомнамбулическом состоянии и не очень понимал, что происходит.

Он положил тельце собачки на диван, медленно подошел к столу, взял мобильник и набрал номер Людмилыча.

Тот ответил почти сразу, хотя было еще ранее утро.

— Петя, — сказал Сергей Петрович и вдруг заплакал.

— Еду, — коротко ответил Людмилыч и положил трубку.

Он приехал через двадцать минут, позвонил в дверь.

Сергей Петрович открыл и кивнул в сторону гостиной. Людмилыч пошел туда, Сергей Петрович не стал идти за ним — ему не хотелось мешать.

Людмилыч пришел на кухню через двадцать минут. Лицо у него было как будто окаменелое.

— Дядь Сереж, — сказал он, — тут главное — не расслабляться. Нужно все сделать по-людски. Похоронить, помянуть. Никого, конечно, звать не будем, только ты и я. Ты готов?

— Готов, Петь, — сказал Сергей Петрович безразлично, — готов.

Людмилыч ушел к машине, вернулся, принеся большую спортивную сумку. Туда они уложили тельце песика, завернутое в тот плед, в котором он всегда спал рядом с Сергеем Петровичем.

— Поехали, — сказал Петя.

Они сели в Петин здоровенный джип и куда-то поехали. Сергей Петрович не спрашивал куда. Оказалось, что они едут на Петину дачу, а точнее, в лесок неподалеку от дачи. Там они пришли в безлюдное место, Петя сам вырыл могилку, они там похоронили Кешу, и Петя над могилкой поставил памятный знак.

— Я это место хорошо знаю, — объяснил Петя, — найду всегда. Поехали, отец, — устало сказал он, — надо помянуть по-человечески.

Они потом долго возвращались в Москву, заехали в какой-то магазин, где Петя что-то покупал, — Сергея Петровича это вообще никак не волновало, он был в каком-то ступоре.

Они приехали на квартиру Сергея Петровича, Петя что-то там приготовил и разложил по тарелкам, разлил какой-то алкоголь. Они сели поминать Кешу, но Сергей Петрович не очень понимал, как ему поминать Кешу, если он не может жить без Кеши. Однако Петя его все время тормошил и заставлял рассказывать, как и что там было, — ну, видимо, просто чтобы разговорить Сергея Петровича.

При этом Петя пил водку, глотая сразу по половине стакана, а Сергей Петрович, перед которым поставили стопку коньяка, к ней даже и не притронулся.

Однако он стал рассказывать Пете всю эту историю: как поставили диагноз, что они делали, как он потом нашел эту клинику, что ему там рассказали, как приехали ставить капельницы…

— Что за капельницы? — вдруг спросил Людмилыч.

Сергей Петрович объяснил.

— А у тебя упаковка хоть одна осталась? — спросил Людмилыч.

— Одна осталась, — сказал Сергей Петрович, пошел на кухню и принес упаковку Пете.

— Тут на латыни написано, — сказал Петя, читая этикетку. — Это просто физраствор с какими-то витаминами. Чисто как поддерживающее средство — ну да, можно, цена ему две копейки.

— Стоп, — вдруг встревожился он, глядя на упаковку капельницы, и при этом как будто сразу протрезвел. — Петрович, а они вот прям столько ему ставили? Это же триста миллилитров!

— Да, — с замиранием сердца ответил Сергей Петрович. — Вот эту ставили. А что?

— Так триста миллилитров, — сказал Петя, и в глазах его был ужас. — А у него сколько там этой крови-то было? Литра два? Это же какой дикий удар по сосудам, это же…

Он осекся, глядя на лицо Сергея Петровича.

Лицо Сергея Петровича внезапно стало очень серым, похожим на предсмертную маску. У него вдруг в голове сложилась вся картина. Как его самому любимому существу на свете ставили эти капельницы. За его же деньги. Да наплевать на эти деньги. Но песик же страдал. Он не просто страдал, он умер из-за этих капельниц. И умер в мучениях. И эти мучения для него организовал он, Сергей Петрович. Из любви. И он просто не подумал.

Петя испугался.

— Дядь Сереж, — сказал он, — но там же всего одна капельница была, правильно?

— Две, — ответил Сергей Петрович безжизненным голосом. — Точнее, полторы. Я же все это не знал и не понимал.

— Ну да, — быстро подтвердил Петя, — значит, ничего такого страшного. Петрович, ты же знал, что он сильно болел, правильно?

— Петь, — очень ровным голосом сказал Сергей Петрович. — Я бы хотел остаться один. Прошу, Петь, как сына.

Людмилыч вдруг заплакал. Огромный мужик с ручищами, как гидравлические прессы. Он в этой жизни почти никогда не плакал, хотя много чего повидал. Но тут его реально пробрало.

— Петрович, — очень просительно сказал Людмилыч через пару минут, — давай я сегодня останусь. Ну, честно. Ну давай. Я хоть на кухне.

— Петь, родной, — таким же ровным голосом сказал Сергей Петрович, — мне надо остаться одному. Пожалуйста.

Людмилыч тяжело вздохнул. Остаться после такой просьбы он не мог, уехать в этой ситуации он тоже не мог. Что делать, он не знал. Плюс еще в нем плескалось литра полтора водки, мешающие принять правильное решение.

— Ладно, — сказал Петя очень устало. — Поеду я домой. Но, дядь Сереж, обещай мне…

— Петь, все будет нормально, — сказал тем же ровным голосом Сергей Петрович, чем снова напугал Петю до жути.

— Петрович, я завтра позвоню, — предупредил Петя, собираясь. — Прям с раннего утра. Ты трубку поднимай, ладно?

— Да, подниму, — сказал Сергей Петрович.

Петя оделся и вышел, закрыв за собой дверь.

Сергей Петрович сидел за столом, и в голове у него была только одна мысль. Как же так получилось, что он из-за каких-то проходимцев и уродов заставил мучиться Кешу? Кешу, которого он так любил? Он заплатил денег, чтобы два толстых ублюдка пришли и мучили его Кешу? За его же деньги? И что же это такое получается? Как подобное могло произойти?!! И кто в этом виноват? Получается, что, кроме него самого, в этом никто не виноват.

И он отчетливо вспомнил, что происходило на второй капельнице и как Кеша его самого укусил — его, самого близкого человека, потому что самый близкий человек самому близкому существу перед смертью устроил неимоверные мучения…

У него безумно разболелось сердце и безумно разболелась голова. Сверху в голове как будто били барабаны, но Сергея Петровича это даже обрадовало. Он хотел, чтобы это все как-то закончилось, потому что он не знал, как с этим всем он сможет жить дальше. А потом у него в голове как будто что-то взорвалось и все исчезло. И Сергей Петрович, который сидел на стуле за столом, скользнул на пол, как сломанная кукла.

Похороны

Людмилыч дома не до конца протрезвел, но звонить начал с семи утра. В семь тридцать он был уже на месте и звонил в звонок. Когда стало понятно, что никто не откликается, Людмилыч в отчаянии достал набор отмычек — у него в отделении часто теряли ключи от шкафчиков и от важных дверей, так что Людмилыч в конце концов научился решать эти проблемы — и только попытался было открыть замок, как оказалось, что дверь не заперта — ее со вчера Сергей Петрович не стал закрывать.

Петя обнаружил Сергея Петровича лежащим у стола и сразу все понял. На всякий случай проверил пульс и сразу стал звонить участковому.

Участковый приехал через полчаса. Это был молодой парень, который даже не стал надевать униформу. Он был в гражданской одежде и с вязаной шапочкой на голове.

— Ну, что у нас тут? — спросил парень, глядя на тело Сергея Петровича.

— А тут хорошо бы шапку снять, — кротко сказал Людмилыч.

— Да нам при исполнении не обязательно, — объяснил парень. — Мы при исполнении.

— Я имею в виду — чисто по-человечески, — так же кротко сказал Петя, — просто чисто по-человечески. — И взгляд его был такой, что участковый, человек не робкого десятка, шапку сразу снял.

Далее участковый начал задавать вопросы. Петя сразу объяснил, что он не родственник, рассказал, кто он такой, и сообщил о событиях вчерашнего дня.

— А как сюда попали, у вас ключи есть? — спросил участковый.

— Нет у меня ключей, — сказал Петя. — Когда он утром не отвечал на звонки, забеспокоился, приехал и звонил в дверь, она вроде была закрыта. А потом толкнул дверь — она открылась. Видимо, Сергей Петрович, когда меня вчера выпускал, не закрыл замок. Там же «собачки» нет, ручкой надо закрывать.

Участковый пошел осматривать дверь. Посмотрел на замок, проверил с обратной стороны на наличие следов взлома.

— Квартира в чьей собственности? — спросил участковый, вернувшись.

— Сергея Петровича, — ответил Петя.

— Завещание есть?

— Понятия не имею, — сказал Петя. — Он мне не говорил. Но вряд ли есть, все равно у него только один прямой наследник — сын Андрей.

— Мне нужно поговорить с сыном, — сказал участковый, — как это сделать?

— Да просто сейчас позвоним ему по телефону и поговорите, — ответил Петя. — Я ему еще позвонить не успел.

Петя набрал телефон Андрея. У того в Америке еще была глухая ночь, но Петя надеялся, что его номер стоит в белом списке. Так и оказалось, Андрей быстро снял трубку.

Петя без всяких предисловий коротко сообщил, что у Сергея Петровича ночью был сердечный приступ и он скончался. Коротко рассказал другу о том, что вчера умер Кеша, они его похоронили и Сергей Петрович очень переживал. Он сам уехал под вечер, утром по телефону не дозвонился, очень забеспокоился и приехал проверить. Дверь не была закрыта, он вошел и увидел то, что увидел. Он уже вызвал участкового, тот стоит рядом и хочет переговорить с сыном.

Петя передал трубку участковому, и Андрей ему все подтвердил: да, это его старый друг и старый друг его отца, он имеет полное право находиться в этой квартире и он, сын покойного, этому человеку полностью доверяет.

Участковый, судя по всему, этими ответами был полностью удовлетворен, но попросил потом, когда Андрей приедет, к нему заглянуть, чтобы составить протокол. Андрей сказал, что выезжает в аэропорт и в течение суток прилетит.

Приехавший по вызову участкового специалист осмотрел тело Сергея Петровича и сообщил, что никаких следов насилия нет, все признаки указывают на сердечный приступ, который, судя по всему, произошел от 23 до 24 часов предыдущего дня.

Участковый после этого походил по квартирам и нашел пару соседей, которые видели, как Петя уходил вчера в районе 22 часов.

После этого вопросов Людмилычу больше не задавали. Приехала машина из морга и забрала тело Сергея Петровича. Участковый попросил Петю найти ключи, запереть квартиру и ключи потом передать Андрею — об этом участкового попросил сам Андрей.

Андрей прилетел ночью, Петя его встречал в аэропорту. При встрече они обнялись, никто ничего не стал говорить — и так все было понятно.

Хоронили Сергея Петровича через два дня — на Востряковском кладбище, где была похоронена Софья Павловна. На похоронах было очень мало народу: Петя с Андреем, Викуся и Леонид Парисович. Андрей про себя отметил, что Викуся очень постарела.

Гроб с телом Сергея Петровича опустили в могилу, засыпали землей, сделали холмик. На холмик положили цветы, воткнули табличку с датами жизни и смерти, Андрей поставил фотографию отца в рамке, которую он привез из Америки, она у него там стояла на столе.

Было холодно, Викуся и Леонид Парисович, попрощавшись с Сергеем Петровичем, пошли греться в автобус, Андрей с Петей остались еще ненадолго.

Вдруг Петя достал из-за пазухи еще один портрет в рамке. Это был Кеша, стоящий на лугу среди желтеньких цветочков. Собачка забавно скалилась, и казалось, что она улыбается. Сергей Петрович очень любил эту фотографию, которую он сделал собственноручно. Петя по его просьбе распечатал пару экземпляров и поставил в рамки: одну себе забрал Сергей Петрович, вторую Петя оставил у себя.

Петя поставил фотографию Кеши рядом с фотографией Сергея Петровича.

— Может, — негромко сказал он, — они там где-то встретятся.

Андрей удивленно посмотрел на друга. Он не очень понял, почему Сергей Петрович на небесах должен встретиться с песиком, а не, например, с Софьей Павловной, но ничего говорить не стал.

Они еще немного постояли у могилы, а потом отправились в автобус — нужно было ехать на поминки.

Андрей с Петей ушли, а на могиле остались две фотографии: еще нестарый улыбающийся Сергей Петрович и Кеша — маленькая забавная собачка с глазками-бусинками.

***

(с) (э) Алекс Экслер, 2018, www.exler.ru